Среда обитания приличной девушки - [92]

Ну да ладно, поругавшись немножко, доехали мы до этого замечательного заведения, бросили родителей с Сонькой в машине и помчались вприпрыжку оформлять документы.

Влетев в здание, обнаружили на ступеньках свою свидетельницу, которая, скроив ехидную морду, спросила:

— Торопимся? — и поинтересовалась: — И где же свидетель?

Дело в том, что накануне Слава пообещал Танюшке, что свидетель будет не простой, а золотой. Ну, ей-то сам бог велел засвидетельствовать наш брак — в конце концов, она познакомилась с нами обоими в 1980 году и, похоже, уверена в стабильности зарождающейся семьи.

А вот свидетель у нас был почетный — НАШЕ ВСЕ — Лейкин Вячеслав Абрамович. Один из самых моих любимых мужчин. И мужчин, и поэтов. И вообще. Когда он согласился — я возгордилась ужасно.

— Ну у кого еще Лейкин свидетелем на свадьбе? — задирала я нос, идя по улице.

Как выяснилось позже — ни у кого, потому что свидетельствовал он, несмотря на зрелую юность, впервые.

Но это все полдела, потому что свидетель опаздывал. Живет он в Пушкине, а нужную ему электричку, конечно, отменили. Потом подали другую, которая коварно отъехала на непреодолимое расстояние от станции и раскорячилась посреди поля. Все ждали, Лейкин нервничал. Время бежало.

Дислокация, значит, такая: Танюшка на лестнице головой вертит в поисках свидетеля, а тут входит троица. В форме, аксельбантах и со знаменем. Посреди знамени — черная полоса. Я от ужаса не помню, какого цвета были две другие. Мальчики, правда, ничего — моло-о-оденькие, перчатки белые, морды серьезные. Танька сглатывает слюну и сдавленно шепчет: «Который из них?.. Или все трое?» Пришлось разочаровать девушку, что это не к нам.

Мы, ошалевшие от такого гламура, побежали оформлять документы. Слава ворвался в кабинет заведующей со словами: «Нам бы пожениться. Причем — прямо сейчас». Обалдев от его напора, заведующая позаикалась десять секунд, но потом отправила нас в соседний кабинет, где у нас отобрали паспорта, а нас самих послали в комнату жениха и невесты.

В это время нарисовался свидетель. Вячеслав Абрамыч познакомился с Танюшкой и, признавшись в своей полной неосведомленности в свидетельском деле, стал приставать к ней, знает ли она, во что они влипли. Выяснив, что дама находится в этом статусе уже не первый, а вовсе второй раз, Лейкин стал у нее допытываться:

— Так и что же мы должны делать?!

— Расписаться! — скромно, но строго ответила Татьяна.

Свидетель обрадовался, а ведь подползает к золотой свадьбе.

Пока Слава обозревал прибывающих гостей и озадачивал кого-нибудь фотоаппаратом, мы с Сонькой достали отобранные у ангела крылья и приделали их к ребенку. Танюшка, как свидетельница, поддерживала нас морально. Тут в комнату робко заглянула, а потом и зашла девушка, задавшая странный вопрос.

— Это комната жениха и невесты? И что тут нужно делать?

Я ей говорю:

— Вот я, как невеста, приделала ребенку крылья и стою. А вы, как невеста, можете, к примеру, присесть на диванчик.

— Угу, — сказала она, — я, пожалуй, как невеста, присяду.

И присела.

Тут в это славное помещение начали набиваться наши гости. Сначала пришла моя подружка Галка, которая тоже ехала из Пушкина, но на маршрутке, поэтому понервничать в чистом поле ей не удалось. Потом набился Хованов, потом мама, потом Юра с фотоаппаратом. Глядя на это безобразие, в комнату стали просачиваться гости от невесты на диванчике, и скоро там стало совершенно не протолкнуться.

Наконец нас позвали и стали выстраивать в коридоре. У Славы прорезался временный топографический кретинизм, потому что, когда женщина, стоящая к тебе лицом, говорит: «Невеста должна стоять справа», то становится непонятно, от кого и с какой стороны должна стоять-таки невеста. Хованов попытался всучить тетке кольца в коробочке, а эта зараза коробочку не брала, а продолжала, собака, настаивать на своем: «И дайте мне уже кольца, пожалуйста». А Евгеньич искренне не понимал, чего от него хочет эта грымза, кольца-то он ей протягивает. Пришлось отобрать коробочку и совершить все действия самостоятельно.

В конце концов нас всех построили и запустили в зал. Зал очень красивый — нежно-фисташковые стены, белая лепнина, на полу болотный ковер с неяркими цветами. Главную задачу — не навернуться на дубовых ступеньках — мы исполнили виртуозно. Гости расселись, а государственная дама стала произносить свой текст. Родители вели себя прилично, ни одна мама слезу не пустила, сдержались из последних сил.

И тут нас пробило на хи-хи. Потому что все речи о вновь созданной ячейке общества, о светлом будущем и так далее — в контексте были очень забавны. Народ в креслах искренне ржал, правда, люди все приличные, старались сдерживаться.

Затем нужно что? Правильно, поставить свои подписи. Мы прошли к столику, сели, подписались аж в четырех местах каждый. Я подписывалась первая. Слава — второй, но столько же. Что подвинуло Хованова на неубиваемую мысль: раз он расписался четыре раза, то и выдать ему должны были четыре жены, а выдали одну.

Тут нам вынесли кольца на блюдечке. «На безымянный палец правой руки!» — стала шипеть я Хованову, который делал вид, что кольцо мне на палец никак не налезает, хотя вранье все это, кольцо 17 размера, а у меня 16,5. Ну, напялил, чего уж тут. Смешно было все равно, поэтому я гипертрофированно навинтила его кольцо ему на палец. Жених в это время трагически прикрывал лицо свободной рукой. Тетка с блюдечком прилично пыталась подавить смех.