Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны - [9]

…одетые в сталь и броню,

Ведомые Рыдзом – Смиглы,

Мы маршем пойдем на Рейн… [44].

Однако поляки, как и весь остальной мир, никогда не сталкивались с тактикой «молниеносной войны».

Несмотря на угрозы и предупреждения, немцы преподнесли тактический сюрприз; многие польские резервисты были еще на пути в свои подразделения, а подразделения перемещались к точкам концентрации или местам дислокации, когда люфтваффе сбросило первые бомбы в 4:40 1 сентября.

По всей стране – в Варшаве, Кракове, Лодзи и на девяти других главных польских авиабазах, а также на 75 грунтовых взлетно – посадочных полосах и малых аэродромах – взрывы бомб ознаменовали начало войны. Через несколько часов большая часть польских военно – воздушных сил была уничтожена на земле, так и не расправив свои крылья.

Граждане вольного города Данцига были разбужены громом орудий и обнаружили, что они уже больше не «вольные граждане»; войска СС в черной форме патрулировали улицы города, а над городской ратушей была поднята свастика. «Шлезвиг – Гольштейн» обстреливал польские позиции на берегу. Лишь вдоль полуострова Хель и на Вестерплатте, где поляки воздвигли внушительные бетонные огневые точки с прибрежными оборонительными сооружениями и легкими орудиями, немецкие танки были отбиты. В других районах немецкие войска быстро двинулись через границы, легко преодолевая слабое сопротивление: «Все дивизии продвигаются в соответствии с планом».

Однако Польша в первые дни войны не была сломлена. Варшава верила обещаниям своих союзников, Англии и Франции, предпринять атаку на западе. «…Моральный дух народа в момент мобилизации был великолепен» [45].

В крупных и малых городах и деревнях воинственные слова польского национального гимна возбуждали энтузиазм:

…пока мы живы,

Польша не умрет.

Мужество не было редкостью. Время от времени, под непрекращающимися воздушными налетами, среди пылающих домов, поляки добивались успехов: иногда, хотя и редко, 37–миллиметровые противотанковые орудия подбивали легкие немецкие танки.

Однако волна немецкого наступления была непреодолима.

На многих участках фронта сильный туман на земле, который ограничивал поддержку с воздуха и препятствовал наблюдению за артиллерийским огнем, мешал больше немцам, чем противостоящим им полякам.

Недостаток боевого опыта немецких войск и некоторая нехватка лидерства – неизбежные в любой армии, не закаленной в сражениях, – также создавали препятствия, которые преодолевались с появлением нескольких сильных профессионалов.

Генерал Хайнц Гудериан, командующий 19–м корпусом, следил за продвижением на реке Браэ, когда полковой командующий позволил увязнуть своему подразделению. Молодой лейтенант – танкист предстал перед Гудерианом. «…Рукава его рубашки были закатаны, а руки черны от пороха.

«Господин генерал, – сказал он. – Я только что с Браэ. Вражеские войска на дальнем берегу слабы. Поляки ведут огонь по мосту в Хаммермюле, но я открыл огонь из своего танка. Мост можно перейти. Наступление было остановлено лишь потому, что некому возглавить его. Вы должны отправиться туда сами, господин генерал». Гудериан «отправился туда сам», увидел, что продолжается «идиотская» паническая стрельба, прекратил ненужный обстрел, посадил батальон в резиновые лодки, создал предмостовое укрепление и взял в плен польскую велосипедную группу – единственных защитников на этой части реки. «Потери, – отметил Гудериан, – были незначительными» [46].

Наступление продолжалось, но с короткими задержками.

Между северным флангом 8–й армии (подразделением, которое фельдмаршал фон Рундштедт вынужден был назвать «мой всегда проблемный участок») и группой армий «Север» был большой разрыв, а польские силы на Познаньском выступе, как ожидалось, должны были атаковать в южном направлении, чтобы врезаться в открытый фланг группы армий «Юг». Вместо этого большая их часть любезно отступила на восток и была разбита.

С первых часов передвижению польских войск мешали толпы беженцев со своим скарбом, нагроможденным на повозки всех видов… которые гнали перед собой стада коров, перекрывавших дороги. <…> Военная связь была почти невозможна. Надвигалась тень катастрофы [47].

Для иностранцев, как и для поляков, внезапное известие о войне и о быстром передвижении германских армий казалось невероятным и недостоверным.

Один англичанин, находившийся в Кракове 3–5 сентября, писал:

«Краковская архитектура в стиле барокко стала, странным образом, невесомой при лунном свете… У меня было ощущение чего – то одновременно близкого и потустороннего – сон или сюжет для дона Джованни. Затем внезапно раздался крик:

«Увага! Увага! Увага!» – и завыли сирены. Это была воздушная тревога.

…Вскоре после восхода солнца были отчетливо слышны выстрелы тяжелой артиллерии… Я обратил внимание на странное спокойствие евреев. Другие кричали, а от грохота зенитных орудий, казалось, должны были лопнуть барабанные перепонки, но евреи со своими большими бородами, в черных пальто, продолжали идти по улицам с чувством собственного достоинства» [48].

В польском городе Быдгоще население бежало в панике рано утром 3 сентября, когда пушки начали методично обстреливать городские улицы. «Военные повозки с багажом мчались настолько стремительно, насколько быстро могли бежать лошади; автомобили и грузовики сталкивались друг с другом, и все это направлялось к мосту через реку Брда».