Спящий тигр - [28]

— Да, наверное.

— А сколько времени это займет?

— Три-четыре дня.

— В таком случае мне, видимо, будет лучше остановиться в отеле Кала-Фуэрте?

— Я сомневаюсь, что Рудольфо это допустит.

— И я не могу его за это винить. Даже трезвый Тони был не подарок. Пьяный он, наверное, превратился в настоящее чудовище.

— Только вряд ли ему удалось напугать Рудольфо.

— Тогда… где же я буду ночевать?

— Здесь, где же еще? На матримониале. Я все равно собирался на Эклипс, только не в такую погоду. Посплю на диване, мне не впервой.

— Если кто-то должен спать на диване, то там лягу я.

— Как хочешь. Мне все равно. Жаль, что Каса Барко устроен недостаточно комфортабельно, но с этим уже ничего не поделаешь. Никогда не думал, что ко мне приедет пожить дочь.

— Я не твоя дочь!

— Значит, ты Джордж Дайер-младший.

7

Шесть лет назад, когда Джордж Дайер только-только обосновался в Кала-Фуэрте, Хуанита сама постучала в его двери и с достоинством сообщила, что хотела бы у него работать. Муж ее был фермером в Сан-Эстабане; они растили четверых детей, которые уже пошли в деревенскую школу, и нужда частенько маячила у них на пороге. Она должна была работать, потому что ее семье не хватало денег, однако это никак не сказывалось на ее величественной, полной достоинства манере держаться. Хуанита была невысокая, крепко сбитая, приземистая, как большинство местных крестьянок, с темными глазами, короткими ногами и обаятельной улыбкой, которую слегка портило разве что отсутствие привычки чистить зубы.

Каждое утро она поднималась в половине четвертого, делала работу по дому, кормила мужа и детей, провожала их, а потом спускалась по склону горы из Сан-Эстабана в Кала-Фуэрте, чтобы в половине восьмого оказаться у дверей Каса Барко. Она убирала, готовила, стирала и гладила одежду, расчесывала кошку и полола садик, а если возникала необходимость, с тем же достоинством поднималась на борт Эклипса и дочиста выскабливала палубу.

Когда вышла в свет Фиеста в Кала-Фуэрте, Джордж подарил ей экземпляр книги, написав на форзаце посвящение: «Хуаните от Джорджа Дайера с любовью и уважением». Книга стала главным ее сокровищем после гигантской кровати, унаследованной от бабки, и льняных простыней, толстых, как невыделанная кожа, которые она вышила вручную. Она не говорила по-английски и не умела читать даже на родном языке, но книга стояла на видном месте в ее доме, на кружевной салфетке словно дорогой сувенир. Сама она никогда не входила в его дом. Хуанита придерживалась строгих правил, и подобное вторжение явно шло с ними вразрез. Обычно она усаживалась на низенькую ограду, сложив руки на коленях и скрестив щиколотки, словно королевская особа, и дожидалась, пока Джордж сам откроет дверь и впустит ее. Он говорил: «Buenos días, Хуанита», — они обменивались парой замечаний по поводу погоды, и она обязательно спрашивала, как ему спалось. Он никогда не доискивался причин этого ритуала, не хотел расспрашивать ее. Возможно, причина заключалась в том, что он был холостяком.

Наутро после бури Джордж проснулся в семь. Он все же улегся на диване, потому что не смог сам занять удобную кровать. Было очень тихо. Ветер успокоился, и когда Джордж вышел на террасу, чтобы открыть ставни, его встретило мирное и прохладное жемчужное утро. На небе не было ни облачка, земля после дождя сладко пахла сыростью, только вода в гавани все еще была грязной после вчерашнего шторма, да на террасе следовало убрать следы разрушений. Он начал с того, что поднял разбросанную ветром садовую мебель и расставил ее по своим местам, ладонью смахивая с поверхностей воду. Потом вернулся в дом, закурил сигарету и подумал, что сейчас неплохо бы выпить чаю. К сожалению, воды в чайнике не оказалось; он не хотел доставать ее из колодца, чтобы не разбудить Селину.

Джордж поискал, что ему надеть: вчерашняя одежда не годилась для дневных трудов, так что он поднялся на галерею, чтобы взять что-нибудь другое. Селина спала сном младенца, утопая в пижаме Джорджа и его гигантской кровати. Двигаясь очень тихо, он взял первую попавшуюся рубашку и брюки и осторожно спустился вниз. Он принял душ (вода после шторма была ледяная) и оделся, а потом пошел открыть дверь Хуаните. Она еще не пришла, но если оставить дверь открытой, Хуанита войдет и начнет готовить завтрак. Джордж опять вышел на террасу, спустился по лесенке к стапелям, вытолкал из сарая лодку и на веслах пошел к Эклипсу.

Яхта, как обычно, стойко перенесла вчерашнюю бурю. Он проверил якорные канаты, потом поднялся на борт. В последний раз он предусмотрительно закрепил над кокпитом тент, и хотя тот провис и растянулся под грузом скопившейся воды, на кокпите было относительно сухо. Джордж ослабил фал и нырнул под тент, чтобы проверить, не попала ли вода в форлюки. Убедившись, что все в порядке, он вернулся на кокпит, удобно устроился на фальшборте и закурил.

День обещал быть жарким. От мокрых досок палубы и тента, который он расстелил на просушку, поднимался пар. Воздух был такой чистый, что земля просматривалась очень далеко — дальше креста Сан-Эстабана. В полной тишине Джордж отчетливо слышал каждое слово негромкой беседы, которую вели рыбаки в шлюпке. Волнение на море едва ощущалось: лодка легонько подпрыгивала у борта, а мерное раскачивание яхты напоминало сонное дыхание.