Спящий джинн. Кладбище джиннов. Война с джиннами - [14]

– Так что же ты все-таки узнал? Личное дело и характеристику можно было изучить потом.

– Еще информация о лечении Зо Ли…

– Это другой разговор, но запомни: в таком поиске, как наш, нет мелочей, и анализировать события надо со всех, даже самых неожиданных сторон. С кем ты разговаривал о Зо Ли?

– Только с заместителем начальника американского «Аида» Ларри Хэмпстером. Те, кто его знал лично, сейчас в командировках.

– И что сказал Ларри?

Сосновский вздохнул.

– Он его мало знал. Сказал только, что кадровики готовили Зо Ли начальником группы, но Гриффитс назначил Шерстова, хотя в резерве стоял именно Зо Ли…

– Интересно. Зо Ли был обижен тем, что вместо него назначили другого?

– Не знаю, но Гриффитс дважды отклонял кандидатуру Зо Ли.

– Чем же он руководствовался? Впрочем, это я у него выясню сам. Итак, где же наш подопечный?

– Он две недели находился на лечении в клинике «Скорой помощи» в Мексикан-Хате, потом в Симуширском центре нервных заболеваний, однако, пролежав там пять дней, таинственно исчез из палаты, не оставив никаких объяснений. Я побывал у его лечащего врача, привез все, что дали: диагноз, методы терапии, мнение врачей.

– Странное поведение, странное… Исчезает из лечебницы, чтобы появиться в Сааремаа… Помнишь на сааремском пляже спокойного незнакомца? Это был Зо Ли.

На крохотной панели управления триера загорелся желтый огонек, означающий конец курсограммы, аппарат плавно притормозил.

– Мы почти у цели. Километров через сорок за рекой Сан-Хуан и начинается Ховенвип. Я сяду за управление, а ты понаблюдай за пустыней внизу.

Через несколько минут я выбрал место и посадил триер на дно неглубокого ущелья, заросшего молодыми елями, пихтами и папоротником. Под козырьком одной из стен ущелья струился ручей, вода в нем была необычайного темно-орехового цвета.

– Порядок, – сказал я, пробуя готовность мышц к мгновенному напряжению, – можно выступать. Пойдем так: впереди я, метрах в двадцати сзади – ты. Сначала просто обойдем местность вокруг пещеры, потом вернемся за снаряжением. Вопросы?

– Разве здесь надо кого-то бояться?

Я внимательно присмотрелся к лицу Витольда.

– Привыкай ходить в разведку, стажер. Бояться не надо, мы на Земле, но у меня неопределенное предчувствие… короче, пойдем так, как я сказал.

У меня и в самом деле появилось знакомое ощущение скрытого наблюдения, и хотя я внимательнейшим образом осмотрел местность вокруг триера и ничего не заметил, тем не менее в интуицию свою верил и спокойным поэтому быть не мог.

Прыгая с валуна на валун, я выбрался на длинную каменистую насыпь, прошел по ней до поворота, и вдруг под ногами тускло блеснула металлическая полоска. Присев на корточки, я разгреб щебень и присвистнул. Полоса оказалась… старым рельсом, непонятным образом сохранившимся в эпоху безрельсового транспорта в таком виде, будто им пользовались вчера.

О рельсах в докладной записке экспертной комиссии не было ни слова. Или мне невероятно повезло, и это след «Суперхомо», или я просто набрел на древнюю дорогу к какому-нибудь не менее древнему карьеру или руднику, и тогда это след ложный.

Рельсы, утонувшие в щебенчатой подсыпке, тянулись почти на километр, следуя изгибам ущелья, а потом нырнули в отвесную скалу, казавшуюся настоящей. Без техники делать здесь было нечего. И все же совпадение настораживало: «легальных» технических сооружений на Ховенвипе быть не могло, а все «нелегальные» так или иначе были связаны с военными организациями прошлого. Что ж, рельсовый путь, насчитывающий, по крайней мере, полтора столетия – именно столько лет назад перестали эксплуатироваться железные дороги, – появился в этой глуши неспроста.

Махнув рукой точно соблюдавшему дистанцию Сосновскому, я вскарабкался по склону ущелья наверх и попал совсем в другой мир. Надо мной нависли величественные вековые дубы, образующие сплошной тенистый полог. Подлеска в этом лесу не было совсем, под ногой зашуршал толстый пружинящий слой опавших листьев, сквозь который с трудом пробивалась трава; листья сменились ковром из мхов. С самых громадных деревьев свисали толстые ползучие кольца ядовитого сумаха и плети дикого винограда.

Через несколько сотен метров лес внезапно кончился, и я оказался на длинном скалистом обрыве, на котором бледными копнами обосновалось несколько папоротников и росли крохотные голубоватые лесные цветы.

Под обрывом влево открылось волнистое пространство низких холмов до горизонта, поросших редкими куртинами полыни, а справа тянулся стеноподобный уступ алого с пурпурным оттенком цвета, усеянный выемками, выпуклостями, вертикальными рытвинами колоссальных размеров. Рытвины порой складывались в сложные узоры ниш и пещер. Между обрывом, на котором я стоял, и уступом располагались странные конусы зеленоватой пыли и щебня, будто ссыпанные сюда из огромных бункеров, и веяло оттуда, несмотря на вечернее время, зноем и раскаленной духотой, как из жаровни.

За уступом, высоту которого я определил метров в двести, шел хаос стенок, барьеров, башен и других замысловатых скальных образований всех оттенков красного цвета.

– Преисподняя! – сказал над плечом незаметно приблизившийся Сосновский. – Смотри, нам, кажется, сюда.