Спящие пробудятся - [20]

Побывал Мустафа, на сей раз как паломник, и в благословенном городе Конье, в обители самого Джеляледдина Руми. Присутствовал на радениях его последователей — дервишей ордена мевлеви. Выстроившись в ряд, сбрасывали они со своих плеч плащи-накидки и начинали кружиться в танце под звуки флейты и бубна. Звучало пенье на стихи Руми, звавшее к любви, самозабвению и милосердию.

Но стоило выйти на улицу, углубиться в окружавшие обитель кварталы, и казалось, никто никогда и не слышал подобных призывов.

— Почему не внимают люди поучениям мудрецов?

Этот вопрос осмелился задать Мустафа знаменитому шейху Хамидеддину Аксараи, на беседе коего удостоился чести присутствовать. Шейх, высокий, иссохший, с желтоватой от возраста бородкой, глянул на него удивленно, словно на существо из какого-то иного мира, и ответил ссылкой на стих Корана: «Мы посылали наших посланников одного за другим. И всякий раз, как приходили к народу его посланники, они объявляли его лжецом».

Не менее славный и почтенный шейх Аляэддин Арабили на тот же вопрос отвечал другим стихом Корана: «Они сделали богом свои собственные страсти и забавляются умножением богатств, покуда в конце концов не совершат паломничества на кладбище».

Во всем этом была какая-то правда, но, даже подкрепленная стихами Корана, она не могла убедить Мустафу. Он ничем не отличал себя от остальных людей. Если он мог услышать и понять, отчего другие не могут? Здесь крылась тайна. И он отправлялся дальше, на поиски ее разгадки.

Как-то за полдень Мустафа остановился у переправы через говорливую горную речку. Пожилой дербенджи — так звали крестьян, коим за освобождение от государевых податей вменялось в обязанность охранять переправы, мосты и горные проходы от разбойников, — сидел в тени вековой чинары, возле огромного сигнального барабана. Мустафа ополоснул руки и лицо в ледяной, несмотря на жару, воде, набрал ее в свою кокосовую чашку для подаяния и принялся размачивать кусок лепешки и твердые, как камень, шарики курута — сушеного кислого молока. Дербенжди сделал знак своему помощнику, тот отошел и вернулся с обернутым в листья куском вяленой баранины. Острым кинжалом отрезал длинный ломоть и протянул бедному страннику. Мустафа отвык от мяса, тем более вяленого, но, чтоб не обижать дербенджи, не стал отказываться.

Поев, он прислонился спиной к стволу чинары. Разговорились. Под немолчный шум реки, глухо постукивавшей голышами, взбрыкивавшей у обкатанных валунов, дербенджи поведал ему об ученом шейхе, что не оробел перед самим грозным Тимуром. Приглашенный в шатер завоевателя, он ответил-де на вопросы, перед коими в страхе и недоумении растопырились, точно мерины, знаменитые улемы, которых Тимур таскал с собой из Самарканда и Бухары, собирал по городам всего мусульманского мира.

В награду за мудрость и бесстрашие Тимур якобы предложил шейху на выбор: взять в жены одну из его дочерей, стать главой духовенства его державы или же принять власть над любой из вновь завоеванных областей. Шейх отверг высочайшие милости: у него, мол, иной путь — служение людям и Истине. Памятуя, однако, о мстительности Тимура, он той же ночью скрылся из стана завоевателя.

«Вот наставник, коего я ищу», — мелькнуло Мустафе. Этот шейх должен был далеко продвинуться по пути, на который лишь мечтал встать Мустафа.

Когда дербенджи назвал имя шейха, оно показалось Мустафе знакомым: Бедреддин Махмуд, сын кадия города Симавне, что под Эдирной. Не это ли имя слышал он полгода назад от одного дервиша, который рассказывал о шейхе, не побоявшемся высказать свое презрение вельможным беям, тем самым беям, чья измена в Анкарской битве окончательно открыла Мустафе глаза?..

Впрочем, ни тогда, у переправы через горную реку, ни теперь, лежа под буком на Изникском перевале и собираясь с мыслями перед встречей с учителем, не мог Мустафа, как ни старался, вспомнить: от кого он впервые услышал имя шейха? И то сказать, разве можно вспомнить, от кого ты впервые слышал имя своего отца?

Прошло несколько месяцев, прежде чем Мустафа напал на след Бедреддина. В дервишеской обители города Ахлат, стоящего на берегу раздольного, точно море, Ванского озера, хорошо знали, что Бедреддин Симави был мюридом их земляка шейха Хюсайна Ахлати, прославившего имя города Ахлат и свое собственное при дворе мамлюкских султанов в Каире. Следовательно, в том краю и нужно было искать Бедреддина.

Отправляясь на поиски шейха в далекий Египет, Мустафа поддался неудержимому желанию, которое он впоследствии счел указанием судьбы, — побывать в родных краях. Здесь, в столице айдынского бейлика городе Тире, он нежданно-негаданно встретился с Бедреддином. Стал его мюридом и не расставался с ним девять лет, до самой высылки шейха в Изник.

Под началом Бедреддина Мустафа прошел школу наук явных и сокровенных. Из его уст услышал ответы на свои вопросы: что разделяет и ослепляет людей и что надобно делать, дабы изменить их жизнь.

Чтобы ответить на этот последний вопрос делом, призывал теперь шейх Мустафу в Изник. Именно для этого, ни для чего другого!..

— Глянь-ка, дядя Мустафа! — Халил, вскочив на ноги, указывал на дорогу. — Конники! Скачут сюда!