Спящая красавица - [9]
Кроме супов, он был не прочь побаловаться запеканками. Сейчас таких уже не делают. А если и стряпают, то только в детсадах. Я помню этих запеканок штук двадцать. Разных. Начиная с обыкновенных картофельных или мясных, капустных и грибных и заканчивая классической запеканкой с лапшой, которую у нас называли просто «лапшенник». Кто все это готовил? Его сестра, моя мать.
Когда дядя ест, он не просто глух и нем! Нет! Он еще и слеп. В такое время его не дозовешься и ничем не удивишь. Даже если у наших кур вырастут зубы и они начнут лаять, он и ухом не поведет! Да войди в дом свинья Бурька и заговори с ним, он и не почешется! Она сколько угодно может тереться об его колено. Он глазом не моргнет. Ну, разве только шмыгнет носом.
На дядю Петю можно продавать билеты. Дело пойдет! Мы могли бы раскрутиться! И потом! Смыться отсюда! Построить дом! Или нет! Лучше купить сразу! С забором! Из кирпича! И ботинки! Да! И часы! И компьютер! И чтоб двери открывались сами передо мной! И чтоб никого вокруг! Никого! Как в кино! Стакан сока утром. А потом жри сколько хочешь! Холодильник твой! И ни с кем не видишься! Такой дом! Огромадный! Ни с дядей, ни с матерью. Может, только с Ольгой. Ну да... С ней — еще можно...
Дядя пыхтит, покряхтывает, вздыхает, гхакает, фыркает и снова вздыхает. Уровень супа падает. Дядя сосредоточен. А вот по утрам не так. Он ищет свои трусы.
«Где? Где они?! Дайте мне мои трусы! Мои! Только мои! Мои чистые трусы! Где, ты говоришь?! Уже смотрел там! Одни майки! Вот попаду под машину... Буду в морге лежать в дырявых! Да! Ааааа! Все! Нашел! Вот они!»
Ну, это только так смешно. Так. На первый взгляд. А поживешь в таком бардаке, в самом сердце этого хаоса, — так и начнешь потихоньку сам себе на ноги наступать. Как мы одевались? Разнообразно. Наверное, со стороны мы были похожи на театр, где у директора давно уже мухи в одно ухо влетают, а в другое вылетают.
У нас — кто что носил. Вернее, кто чье! Дядя повязывал платок матери. Или очки у нее стащит. Она положит и только руку протянет за шариковой ручкой, чтоб в программе передачу отметить, — и все. Дядя им ноги быстро приделывал. Только Ольга ничего чужого не носила. Ни моего, ни матери. Ни сумок ее, ни юбок, ни браслетов. Ни губной помады, ни туфель. Ничего. Все у нее было свое.
Я только один раз, помню, натянул ее платье. Просто так, для смеху. Холодно ногам. И как, думаю, они ходят так? Да еще и зимой. Раньше-то ладно, мать говорила, рейтузы такие были. А теперь? Не знаю. Мать орет на нее: «Гляди! Мохнатку свою простудишь! Потом будешь рожать одни шапки-ушанки!»
Смех смехом, но ведь и правда холодно.
Я смотрю на дядю. Как он ест. Когда он кончит, некоторое время оглядывается вокруг, как восставший Лазарь. Он ни черта не понимает и не видит.
«А! Опя-я-ять!» — бормочет он, сдвигая очки со лба на нос. Все. Он сыт. Без лишних слов, без отрыжки.
Кое-что забыл. Я застал дядю уже лысым и в очках на лбу. Он так ест. Чтоб не мешали. А когда пришивает пуговицы, смотрит на кончик своего носа. Очки там.
У дяди на коленях фуфайка, он вытягивает шею, отодвигается. Так он прицеливается иголкой. Я ему только что вдел черную нитку. Он пришивает не торопясь, глядя поверх очков. Издалека...
В шитье есть какая-то меланхолия. Да. Своего рода достоинство. Особенно когда перешивают старое. Вручную. Это дядин случай. Это наша жизнь. Дядя перешивает все для всех. Сестре, мне, Ольге, себе. Он любит шить руками. Не машинкой, нет. Иглой. И когда он начинает, это надолго. Да. Шитье вводит его в благодать. Он будто шьет себе саван. Шевеля губами... Он под куполом благодати. Он там все чаще и чаще... И мы видимся все реже и реже...
Я смотрю на него, да, теперь вот я смотрю на него... Наш плохой верхний свет. Никаких ламп для чтения. Ни одной. Ни единой. Мы экономим. На всем абсолютно! Не только на чем можно! Нет! Это уже позади! Мы экономим на всем! Когда спим — то не дышим! Это дядин идеал. Да.
Сейчас он еле-еле шьет. Сумерки. Он один. Да. Я не в счет. Он меня уже не видит. Он один в пустом доме. Совсем один, хотя это я вдел ему нитку. Он меня не узнает. Но не важно. Это другая история... Он один в доме. Да. Его движения, медленные, постоянные. Их мерность... Движение иглы почти вслепую... Дыхание. Ритм... В такие минуты в дяде есть даже благородство. Да. Высота и величие. И меланхолия. Странное чувство полноты. Да, такое... Как, видимо, во всем, что человек делает в одиночестве. Когда человек один. Совсем один. Как вот дядя... Он один в комнате. Так ему кажется. Он шьет, и он один...
Женщины знают эту меланхолию. Одинокие женщины, которые одни в доме... Они шьют... Они знают это. Вдруг поднимут голову и так странно смотрят вокруг себя. Да. Вот в этот момент оно здесь, это чувство. Будто увидел себя издалека... Будто уходил далеко-далеко из своей жизни...
Я отворачиваюсь, чтобы очнуться. Это дядино шитье, мерное, ритмичное и совсем одинокое, наводит на меня тоску. Иногда я думаю: он стал женщиной. Превратился в старую одинокую женщину. Да. Это так. Так и есть...
Дядя толстеет с каждым днем, как щенок, а матери некогда перешить ему пуговицы. Это особенное время. Когда его пищеварение останавливается. Оно закончилось, а голода еще нет. Кишка кишке протокол еще не пишет. Все остановилось. Все дома.
«Свинобург» — новая книга Дмитрия Бортникова, финалиста премий «Национальный бестселлер» и Букер за 2002 год. В своей прозе автор задает такую высокую ноту искренности и боли, что это кажется почти невозможным. «Свинобург» — это история мытарств провинциального русского мальчика, прошедшего путь от Саратова до Иностранного легиона и французской тюрьмы.
Дедовщина начинается с детства, во всяком случае - для юноши с поэтическими наклонностями...Роман, рекомендованный в печать Юрием Мамлеевым, - страшная парижская правда недавнего выходца из России.Для любителей Жана Жене, Луи Фердинанда Селина и, не в последнюю очередь, Николая Кононова.В книге сохраняются особенности авторской орфографии и пунктуации.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.
Жизнь в стране 404 всё больше становится похожей на сюрреалистический кошмар. Марго, неравнодушная активная женщина, наблюдает, как по разным причинам уезжают из страны её родственники и друзья, и пытается найти в прошлом истоки и причины сегодняшних событий. Калейдоскоп наблюдений превратился в этот сборник рассказов, в каждом из которых — целая жизнь.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
2004 год. Двадцатидвухлетний провинциал Макс намерен покорить Москву, как некогда бальзаковский Растиньяк — Париж. Чувствуя, что в одиночку ему не справиться, он вызванивает в столицу своего лучшего друга Влада. Но этот поступок оказывается роковым. Влад и Макс — абсолютные противоположности, юг и север, пламя и лед. Их соприкосновение в тревожной, неустойчивой среде огромного города приводит к трагедии. «На ковре лежал Витек. Он лежал на боку, странно заломив руки и поджав ноги; глаза его остекленели, из проломленного носа еще вытекала кровь»… А может быть, Влад и не существовал никогда? Может быть, он лишь порождение надломленного Максова рассудка, тлетворный и неотступный двойник?… Наотмашь актуальный и поразительно глубокий психологический роман молодого писателя Дениса Коваленко (Липецк); Достоевский forever.