Спутники Марса: принц Конде и маршал Тюренн - [29]

, тогда как заслуга все же принадлежала обоим союзникам — Тюренну и Врангелю.

В 1647 г. союзные полководцы пошли каждый своей дорогой — Врангель против Австрийского дома, а Тюренн против Испании в Нидерландах. Время показало, что расстались они ненадолго. По мнению Голицына, им следовало бы немедленно пожать плоды предыдущей искусной кампании. Но политика французского двора лишила виконта этих плодов, поскольку он был отозван из германских земель. До конца войны у него уже не будет ни Фрейбурга, ни Аллерхайма: его операциям мешала то дипломатия Мазарини, то зависимость от командования своего соратника Врангеля, располагавшего превосходящими силами.

Отправив Конде в Каталонию, первый министр приказал маршалу идти к Люксембургу, где развивала деятельность испанская армия. Заняв несколько прирейнских городков, он перешел великую реку у Филиппсбурга и двинулся между Страсбургом и Цаберном. Но полки Веймарской конницы во главе с генералом Розеном отказались идти дальше, потребовав жалованье за 6 месяцев, и ушли обратно за Рейн. В конце концов, после долгих уговоров Розена Анри вынужден был арестовать немецкого генерала. Часть веймарцев покорилась ему, а другую часть два месяца пришлось преследовать и даже атаковать. 3000 дезертиров отправились к шведам. После этого Тюренн двинулся в люксембургские владения, встретив сильное сопротивление испанского генерала Бека с 5000 солдат. Тем временем от Мазарини поступил приказ взять несколько незначащих крепостей для отвлечения противника, получивший критику в военной литературе из-за того, что двор бесполезно использовал Тюренна. Маршал не взял Люксембург, а шведы тем временем были разбиты и отступили к Везеру. Максимилиан Баварский не преминул воспользовался этим и нарушил Ульмский договор[55]. Казавшийся внешне спокойным, Анри переживал по поводу своих бестолковых рейдов, неудач шведов, но более всего был раздосадован политикой центра.

В 40-е гг. на небосклоне Тридцатилетней войны вспыхнули две яркие звезды. Вместе и порознь Фобос и Деймос проявили себя каждый по-своему, в силу особенностей своей талантливой натуры. Впереди их ждали нелегкие времена — и для них самих, и для Франции.

Последние битвы войны и первые испытания Фронды

Богу живется не легче, чем простому прохожему

Морис Дрюон

Между тем, во французском королевстве уже давно было неспокойно, собственно, как и во всей Европе. Уже в конце Тридцатилетней войны континент был охвачен всеобщим кризисом, распространившим свои щупальца практически на все страны. По большому счету в войнах не бывает ни победителей, ни побежденных. Расходы на войну и человеческие потери несут все воюющие стороны. Инфляция, увеличение налогов, всей своей тяжестью павших на мирное население, неизбежно рождают недовольство существующими политическими и социальными порядками, и этим активно пользуется оппозиция властям во многих государствах Европы. В середине XVII столетия одни из государств (а их было подавляющее большинство) болезненно переживали процесс трансформации, а другие — коренной ломки политического устройства. Болезненно, потому что эти процессы сопровождались политическими потрясениями разного рода: гражданскими смутами, войнами, революциями…

Политика министерства Мазарини не удовлетворяла ни аристократическую оппозицию, желавшую после смерти Ришелье вернуть свое политическое влияние, ни третье сословие в целом, на которое пала тяжесть усилившегося во время долгой войны налогообложения. Уже осенью 1647 г. Францию накрыла тень возможного политического кризиса: 11 ноября опасно заболел оспой Людовик XIV. Если бы он умер, королем стал бы его 7-летний брат Филипп. При смене монарха оппозиция кардиналу могла попытаться отнять регентство у Анны Австрийской и передать его Гастону Орлеанскому, но на это требовалось одобрение Парижского парламента. Дочь герцога Лонгвиля, будущая герцогиня Немурская, записала в своих мемуарах, что в те дни и королева, и Гастон, и Конде «всячески заискивали перед парламентариями, имея в виду, что если король умрет, они понадобятся при оформлении нового регентства». К счастью, к концу второй недели здоровье короля пошло на поправку. Но мог ли тогда овеянный славой молодой полководец и к тому же глава аристократии заискивать перед парламентом? Если это не так, то герцогиня либо на старости лет не отличалась точностью, либо старалась лишний раз унизить Конде[56].

Зимой 1647/48 гг. значительное ухудшение военно-политической ситуации потребовало вновь увеличить расходы на войну. Во время переговоров о мире в Вестфальских городах Мюнстере и Оснабрюке французский представитель де Лонгвиль, собравшись подписать прелиминарный мир с испанским послом Пеньярадой под свою ответственность, запросил Конде, защитит ли тот его от обвинений в самовольстве. Собиравшийся и дальше воевать принц ответил ему отказом. Камнем преткновения между Францией и Испанией были поддерживаемое Францией антииспанское восстание в Неаполе и дела Лотарингии. Париж был готов возвратить герцогу Лотарингии его владения, но при срытии укреплений Нанси и других крепостей. Эти условия первого министра поддержал и Конде. Напрасно посредники убеждали Париж отказаться от них — Мазарини и Конде резко их обрывали, упустив реальный шанс заключить почетный мир и избежать внутренней смуты, где им предстояло стать непримиримыми противниками. Скоро и в неаполитанской эпопее произошел перелом в пользу Испании. Встревоженные монархическими замашками посланного им на помощь герцога де Гиза, стоявшие за республику неаполитанцы завязали тайные сношения с испанцами. 6 апреля 1647 г. Гиза хитростью выманили из города, схватили и бросили в испанскую темницу. Всем стало ясно, что сейчас мира не будет