Спустя десять счастливых лет - [2]

– Время пролетит незаметно, точно вам говорю. Опомниться не успеем, как нам по пятьдесят стукнет! – Я восклицаю так, словно это уже пора вставных челюстей и немощи.

– Не могу представить, себя в возрасте пятидесяти, – качает головой Джо.

– Хм, через десять лет… – задумывается Олли. – Ну, буду жить в лондонской лачуге с видом на реку, стану известным писателем. А может, новым Миком Джаггером или Бобом Диланом…

– Будешь ширяться и громить номера в отелях, – весело добавляет Джо.

– А я буду далеко-далеко, – предсказываю я, вспоминая, как еще полненькой малышкой с косичками все каникулы напролет рисовала, сидя на верхнем этаже родительского дома. – Хочу путешествовать по миру, побывать в Индии, Китае, Мексике…

– О-о, все, мы ее потеряли, – закатывает глаза Олли.

– Перееду во Флоренцию или Венецию, буду говорить на итальяно, – изображаю итальянский акцент. – Выучу сотню языков и нарисую кучу картин, которые продадут за миллионы! А ты, Джо? – легонько пихаю его локтем.

Мы с Олли ждем. Джо может заняться чем угодно. Как и моя сестра, он талантливый спортсмен – отлично играет в регби, и мышцы у него что надо. Эдакий брутальный красавчик. Темные волосы, щетина, меланхоличные серые глаза. Женщины от него с ума сходят, ведь понятия не имеют, что он о них думает. В один момент ты будешь чувствовать себя единственной, а в следующий миг станешь для него ничем и никем. Господи, не хотела бы я в него влюбиться, это точно. Иначе есть бы перестала, размышляю я, уплетая печенюшку. За время нашего недолгого знакомства он уже успел разбить несколько сердец. Например, сегодняшняя Джульетта. Бедняжка целый день просидит у телефона, ожидая звонка.

– Джо, десять лет. Чем будешь тогда заниматься? – повторяю я свой вопрос.

– Править миром, – смеется Джо и закуривает новую сигарету. – Мне не нравится этот вопрос, Бекка.

– Ты просто зануда.

Олли в конце концов соглашается с Джо.

– Сами посудите, – поддерживает друга Олли. – Никто не знает, что будет завтра, а тут десять лет!..

1

Десять лет спустя

– Его душа навсегда останется с нами, – со слезами на глазах произносит Китти и возвращается к своему месту.

Я сижу между матерью Олли, Кэролин, и моим отцом. Смотрю вперед невидящим взглядом. Этого не может быть. Хочется вскочить и заорать всем, родственникам и друзьям, чтобы уходили. Что произошла ужасная ошибка.

– Миссис Салливан? – обратился ко мне полицейский, появившийся на нашем пороге в тот злополучный вечер. Было поздно, около восьми, и я гадала, где же Олли, который обещал вернуться домой к половине седьмого. «Прихвачу бутылочку вина по пути», – говорил он в сообщении на голосовой почте.

– Позволите?.. – спросил полицейский. – Ваш муж попал в автокатастрофу. Соболезную.

Кэролин касается моей руки – пора встать для очередного псалма, «Господи, отец человечества». Мать Олли кажется очень хрупкой. Тонкие каштановые волосы зачесаны назад, в голубых глазах стоят слезы. Кожа – белая как мел. На середине строфы Кэролин хватает мою ладонь, словно в знак того, что вместе мы справимся. Но мне все еще кажется, что вот сейчас я проснусь и почувствую лишь то, что меня обнимает Олли. Расскажу, насколько яркий мне приснился сон, как в церкви было не протолкнуться – столько собралось друзей и родственников. Каким грустным выглядел его отец, Виктор, в костюме и очках. Он будто стал меньше ростом, поседел и скрючился от скорби, а в глазах застыло глубочайшее сожаление – он уже никогда не сможет узнать собственного сына поближе. Вот чем он заплатил за то, что выбрал работу, а не семью.

– Описала так, будто это все правда, аж жуть, – скажет Олли.

Мы посмеемся, а потом начнем целоваться и проваляемся в постели еще часик. Затем погуляем в парке, не спеша пообедаем, и я в жизни больше ничего не стану принимать как должное.

В реальность меня возвращает звук шагов по каменному полу. Саймон, старший брат Олли, выходит вперед, сжимая записи. Он крупнее Олли, и волосы у него темнее. Саймон оставил службу в полиции и переехал с женой и двумя детьми в Нортумберленд, поближе к Кэролин и Виктору. – Он всегда очень деятельный и любит командовать, – рассказывал Олли.

Мне нравится Саймон. Он храбрый. Я бы не смогла сегодня вот так стоять перед всеми.

– Олли был у нас в семье музыкально одаренным, – начинает Саймон. – Играл на пианино с шести лет. Пока я развлекался войнушками и строил шалаши в саду, Олли учил Шопена и сочинял музыку… Другой его страстью было писательство.

Закрываю глаза и пытаюсь слушать речь, но раз за разом меня терзают воспоминания об утре, когда Олли еще был жив.

– Сюрприз! – воскликнула я, когда Олли взял рогалик со словами: «Вот это да!» Мы редко завтракали вместе перед работой, я всегда спешила.

– Кстати, там штука с занавеской для ванной отвалилась, починю потом, – сказал он.

– Правда? Ну и ладно, – отмахнулась я, наливая кофе.

– Бекка? Не вину ли ты там прячешь? Ты что, замутила с Глитцем? — поинтересовался Олли.

Патрик ван Глитцен, или Глитц, как я его называю, – мой шестидесятипятилетний начальник. Когда ему было уже глубоко за пятьдесят, он открыл галерею современного британского искусства на Нью-Бонд-стрит. Теперь эта галерея считается одной из самых успешных в стране.