Спрятанные во времени - [28]

Илья, впрочем, не был из породы людей, которых легко запутать. Произошедшие потрясения вовсе окрылили его находчивость. Рассудок словно расслоился — большая его часть действовала сама по себе, оставшаяся старалась не вмешиваться в процесс. Так, возможно, чувствуют себя рыбы, идущие на нерест в придонной тьме — кроме одного маленького нюанса: язвительного наблюдателя внутри черепа, присматривающего за всем с высоты.

— История рассудит нас. Сам рассказывай, ибо ничего, кроме интимных подробностей будуара у меня нет, а распространяться на их счет я не намерен. Варенька заругает.

— Ну ты жук! Шляешься черт-те где. Говорят, слег. Возглавил дебильный штаб. С понедельника не являлся. Увидев, хотел сбежать. А теперь, вишь!.. Я тебя неделю не знаю после этого! Но готов выкурить папироску с незнакомцем. Естественно, его папироску. Мое расположение не может стоить еще дешевле.

Некурящий Илья похлопал по карманам доставшегося ему пиджака, в которых находил коробку позавчера. Чувство было как у стыдящегося профессии «щипача». Вещи, хотя и впору, сидели непривычно, прикасаться к ним было странно, шарить по карманам неловко.

«Принесу себя в жертву отношений, выкурю с неизвестным другом, не убудет. В выходные схожу в спортзал. Может, ГТО сдам…», — решил он про себя и добавил вслух:

— Идем, разоритель!

Через минуту оба были в курилке, устроенной из лестничной площадки плюс традиционная в этом деле консервная банка с коричневой гадкой лужицей.

— Какие слухи на счет нашей богадельни? Говорят, какая-то реформа грядет, будут ставить музей на прогрессивные рельсы, — наобум сымпровизировал Илья, и, видимо, попал в точку. Эта тема вообще работала: всегда веют какие-то перемены, которых никто не хочет.

— Он и на старых-то, не к ночи будет помянуто… — сплюнул на пол Нехитров, помрачнев лицом. — Сказал бы я — мерзкая дыра, но не могу: дыра эта кормит и даже иногда лелеет. Короче, не кусай руку кормящего. Я так понял, какой-то культурно-идеологический синдикат будут делать объединенный.

— Сокращение штата, аттестация и еще какая-то гадость, — вставил Илья.

— Посмотрим еще… Может статься, скоро будем с нежностью вспоминать Вскотского, какой бы он не был тупой скотиной.

Нехитров махнул рукой сквозь дымный протуберанец, на мгновение превратившийся в иероглиф.

— Ну, тебе-то что волноваться?

— Да как сказать? Это ты — улитка: спрятал рожки и шмыгнул с Варькой на комсомольскую стройку — повышать, поднимать, бороться. А я с четырьмя ртами? Знаешь, сколько съедает в месяц этот кагал? Образование надо дать московское и тэ-дэ. Вот нашел же, ей богу, тему! — настроение собеседника явно пошло на спад. — Давай лучше о бабах поговорим.

— А что о них говорить? Суета сует…

— Бывают у тебя эротические видения, Захар?! — накинулся вдруг Нехитров на какого-то мужика в вылинявшем халате, неспешно восходящего к ним по лестнице.

Мужик имел такой рост, что голова его уже находилась вровень с площадкой, когда ноги еще решали, куда идти.

— Да, — хрипло сказал мужик, прорастая над горизонтом.

— Что за видения? Мужчины, женщины, животные?

— Краснознаменный полк, — гавкнул тот, прикуривая от спички. Папироса терялась между огромными плоскими губами.

— Как почти биолог предрекаю тебе: с таким рефреном твой род безвозвратно вымрет. Тебе нужно меняться, Захар. Знаешь, у древних ящеров, тоже, кстати, вымерших — это тебе в назидание ремарка — было два мозга: в голове и в заду, чтобы вовремя отскочить, когда в него вцепится кто-нибудь. Отращивай второй мозг, дылда. Твоя задница под угрозой.

Названный Захаром ощерился довольной улыбкой. Даже ссутулившись, он возвышался над Ильей на локоть. В голове само собою всплыло «акромегалия».

— Не теряйте юности, поступайте, Захар, в спортивную команду, — пошутил Илья.

— Столбом ему на Красную площадь, а не в команду, — отшил предложение Нехитров. — Захар, слышь сюда! У меня над экспозицией лампа с позатой недели не светит. Сделай, уже, а? Срамота! Пионеры приходят — с верой в электрификацию всей страны, а уходят с чем? И все ты, Захар! Саботируешь.

Электрик невнятно пообещал, сунул окурок в банку и в том же темпе сошел по лестнице вниз. Илья бы не удивился, если теперь он, миновав подвал, спускается в сам Аид чинить проводку на пристани Харона, где, сплевывая на черный песок, ругается на мельтешащие души, пытающиеся проскочить мимо в лодку.

— Человек будущего, хрен его редьку, — обласкал Захара Нехитров. — Давай на Клязьму рванем? Душно в Москве. Ты с Варькой, я своих возьму. С машиной договорюсь. Выходные скоро. Что тут коптиться?

Настроение у ведущего яйцеведа страны менялось как тени над колокольней: было взбодрившийся, он снова впадал в уныние.

— Ну, давай, что… Пиво с собой берем?

«Все едино, все то же — хоть тридцатый год, хоть сто тридцатый», —думал Илья, живо представляя пикник на Клязьме. Идея не лишена была привлекательности. Очень хотелось верить, что река в тридцатые была чище.

— По дороге возьмем. Ты картошки прихвати покрупнее, запечем в углях… Кстати, что со статьей с твоей? Не вышла еще? Займись, мой тебе совет, теперь это прижмет. Если музей подстелют под институт этот, как бишь его… Начальство привалит новое, будут у каждого пересчитывать, кто да сколько родил научной мысли. Год будем одни отчеты писать. Мне, кстати, тоже на заметку — надо накропать что-нибудь эпохальное, подтвердить высоту полета. Или вместе давай? Книгу бы написать…