Спросите Фанни - [70]

— Ой, Лиззи, это же про тебя! — воскликнула Рут. — Ты все время закатывала истерики!

Лиззи продолжала: «Но Элеанор не уступила, и в конце концов Люси заснула, и у Элеанор появилось время приготовить фаршированные яйца и помыть кухню до четырех часов, когда из ресторана привезут готовые блюда. (Единственным, что она стряпала для вечеринки сама, были те самые яйца.) Муж придет домой после занятий футболом к пяти, а гости, включая губернатора с женой, ожидались в шесть».

— Мама ненавидела устраивать вечеринки, — заметила Рут. — У нее было что-то вроде фобии.

— Тихо, — оборвала ее Лиззи.

«Для Элеанор это была важная вечеринка, поскольку люди платили за участие в ней по пятьсот долларов, чтобы собрать деньги на кампанию повторных выборов Элеанор. Ее поддерживали многие жители и группы населения. Члены профсоюзов. Учителя. Три газеты штата. Губернатор. Проблема в том, что она не находила поддержки у своего супруга.

Последние два года ему нравилось быть мужем конгрессвумен, и он без возражений оставался дома с Люси, когда Элеанор ездила на работу в Вашингтон. Но он считал, что постоянное отсутствие жены плохо отражается на семье. „Посмотри на капризы Люси, — говорил он. — Почему, по-твоему, она так себя ведет?“ И его не радовало, что три дня в неделю Элеанор не ночует дома. „Мы скучаем по тебе, — жаловался он. — Ты нужна нам“».

— Подождите, — остановил Лиззи Джордж. — Кто наша мама в этом рассказе? Жена или муж?

— Просто слушай, — сказала Лиззи.

«На самом деле Элеанор наслаждалась жизнью в Вашингтоне. Она снимала квартиру на двоих с другой женщиной — членом Конгресса от Орегона. Поздно вечером они пили белое вино и брюзжали по поводу тупиковых ситуаций. Порой они вместе ходили в ресторан, а иногда в десять вечера заказывали доставку пиццы. Надо было постоянно читать меморандумы и газеты, и Элеанор чувствовала себя осведомленной как никогда…»

Лиззи подняла взгляд от бумаг:

— Продолжать?

— Непременно, — сказал Джордж.

— Да, давай, — подтвердила и Рут.

И Лиззи стала читать дальше. Сюжет приобрел неприятный поворот, когда во время вечеринки Элеанор позвонили из столичной газеты. Некий фотограф откопал снимок, на котором Джон и Элеанор курят травку. Не могла бы она его прокомментировать? Она повесила трубку, но проблема никуда не делась. После того как гости разошлись, Джон угрюмо заметил, что пресса могла получить и другие компрометирующие факты из того же источника. Элеанор назвала его паникером. Джон возразил, что их жизнь теперь будут рассматривать под микроскопом, и Элеанор обвинила его в том, что это он послал в газеты фотографию, чтобы сорвать ее кампанию.

Читая вслух, Лиззи увлеклась описанной историей. Она понимала позицию Элеанор, но сочувствовала также и Джону. Она знала, что сблизить две противоположные точки зрения тяжело, — вот почему мать не получила никакого признания, и только один зоркий редактор сумел оценить всю прелесть ее рассказа.

Затруднительное положение: кризис семейных отношений. Ребенок, просыпающийся от кошмаров. Родители, соперничающие за право утешить его. А в конце Элеанор наполняет для себя ванну, запирает дверь, ложится в горячую воду и зажигает сигарету.

«Она выдохнула дым через нос, как дракон, и внимательно прислушалась, — читала Лиззи. — Слышно было, как Джон в спальне открывает и закрывает ящики; звякнула мелочь, которую он бросил в тарелку на секретере. Через мгновение он ляжет в постель с библиотечной книгой в руках. Секс? Сегодня ни за что. Но, сделав долгую затяжку, Элеанор представила, как утром он выйдет на пробежку, а они с Люси будут доедать на завтрак фаршированные яйца, а когда муж вернется, они вместе сочинят для прессы подобающее заявление, где будет сказано: да, я курила травку, и — нет, я об этом не жалею; законы неправильные, никто не пострадал, да и кому какое дело? Подход дерзкий, но она не собиралась лгать и скрывать свое истинное „я“, и если она проиграет на выборах, что ж, такой будет цена за честность.

Вода в ванной уже почти остыла, и Элеанор дрожала. Большим пальцем ноги она выдернула затычку, встала и потянулась за полотенцем. Вокруг лодыжек плескалась убегающая вода».

Лиззи отложила рукопись.

— Что? — спросил Джордж. — Что там?

— Ничего, — ответила Лиззи. — Конец.

— Какой-то оборванный, — заметила Рут.

— И что это значит? — задумался Джордж. — Что мама злилась из-за отцовской кампании? Или сама мечтала избираться? Или у нее был скелет в шкафу, о котором нам не положено было знать? В чем смысл?

Сейчас Лиззи не хотелось быть преподавателем литературы.

— Это не обязательно должно что-то означать.

— А как ты думаешь, у героев, Джона и Элеанор, все будет хорошо? — с тревогой спросил Джордж.

— Ох, Джордж, — вздохнула Лиззи, — а ты как думаешь?

— Думаю, да, — ответил Джордж.

— Я тоже, — согласилась с ним Рут.

— Вот и славно, — сказала Лиззи. — Может быть, на такой эффект мама и рассчитывала.

Лиззи аккуратно подровняла пачку бумаг на ковре. У нее онемела нога, и она с трудом поднялась с пола, допрыгала до двери во двор и распахнула ее. Стоял полдень, в небе перились белые штрихи облаков. Лиззи медленно втянула носом сухой сентябрьский воздух. Оранжевые плоды шиповника усеивали кусты, а на фоне густо-зеленой листвы клена бросалась в глаза багряная ветвь. Лиззи помахала Бойду, стоявшему у сарая. Он ответил тем же.