Спроси у реки - [38]

– Насколько около?

– Вообще, Посохина интересует промежуток между семью часами вечера и одиннадцатью часами вечера.

– С восемнадцати тридцати до двадцати тридцати я работал на пленэре. На самом конце старого пляжа. Там, где Серебрянка в Лигань впадает. Писал вон тот этюд, что висит справа. Домой вернулся примерно без десяти минут девять. В девять мы с мамой обычно пьем чай и смотрим новости. Потом я включаю компьютер и читаю газеты. Или отвечаю на письма заказчиков.

– Так, получается, вы видели в тот вечер Квасову на пляже?! Она же была там в это время.

– Не видел я ее! Я собрал этюдник и по тропинке вдоль Серебрянки пошел домой. По пляжу я не проходил. Я шел через рощу. Если она в это время была на пляже и там купалась или еще что-либо делала, то сквозь деревья я никак не мог ее увидеть. Я в тот вечер видел только Алексея Смазнева. Когда я вышел на дорогу, заметил его впереди метрах в двадцати от меня. Он, наверное, с рыбалки возвращался: в руках у него были удочки, ведро и небольшая хозяйственная сумка. Я не стал его догонять. Подумал, что если он подшофэ, то от него потом не отвяжешься.

– А не помните, паслись ли в это время на лугу возле рощи телята Ивана Дронова? Или их уже там не было?

– Да, кажется, паслись. Да, паслись! Я только не могу сказать, чьи это были телята. Может и Дронова.

– Описать сможете?

– Попробую. Там был один бычок и, наверное, две телочки. Бычок, как обычно люди говорят, коричневый, с белой звездочкой на лбу и белыми бабками. Красивый бычок. На шее у него что-то типа ошейника было. Телочки более светлой масти, охристые. С белыми, довольно крупными пятнами. У одной из них задняя правая нога – мне это почему-то сильно в глаза бросилось – вся белая.

– Да, это были телята Ивана Дронова. Ему принадлежат. Выходит, в тот вечер он и в самом деле забирал их позже обычного.

Глава 23

– Можно? Здравствуйте. В дежурке сказали, что мне сюда.

– Алексей, спасибо, что пришли! – поблагодарил Посохин несмело вошедшего в его кабинет Смазнева. – Рад вас видеть. Не думайте, что мы вас в чем-то подозреваем. Можете спать спокойно. Есть свидетель, который видел, как вы тридцатого мая возвращались с пляжа примерно в двадцать сорок пять. И есть свидетель показавший, что в это время Квасова еще была жива.

– Спрашивайте, что вы там хотели, – сказал Смазнев, стоя возле дверей и глядя себе под ноги, словно нашкодивший мальчишка. Он был свежевыбрит, причесан волосок к волоску, а его туфли были начищены до блеска.

– Да вы присаживайтесь, – как можно сердечнее сказал Посохин. Надо было подбодрить свидетеля – страх мешает выуживать из памяти мелкие детали, а именно они зачастую выводят на верный след.

– Спасибо. Я постаю.

– Садитесь, садитесь. Я вас прошу. Нам удобнее будет разговаривать.

Смазнев сделал несколько осторожных шагов и, присев на край стула, положил руки на колени.

Майор немного помолчал, присматриваясь к сидевшему напротив него мужчине. Несмотря на зажатость, Смазнев не производил впечатления человека малодушного. Конечно, он не выглядел отчаянным смельчаком, но на поступок, скорее всего, был способен.

«Разговор пойдет веселее, если откровенно дать понять, что я нуждаюсь в его помощи, – решил Посохин. – Он, кажется, не из тех, кто считает, что самая правильная жизненная позиция – это ни во что не вмешиваться».

– Алексей, у меня вот какая к вам просьба: постарайтесь вспомнить тот вечер, когда вы видели в последний раз Квасову. С подробностями. Ну, насколько возможно.

– С какого момента?

– Давайте по порядку. Когда вы пришли на пляж, там кто-нибудь был? – Посохин снял с подаренной ему дочерью на 23 февраля шариковой ручки колпачок. Виктория уродилась явно не в маму, поскольку уже с детсадовского возраста все ее подношения родным носили чисто утилитарный характер. – И время скажите, когда вы там оказались.

– Из дома я вышел полвосьмого. Может, чуть раньше. Значит, на пляже я был уже минут через десять. Когда к пристани подходил, видел Сенину из нашего переулка. Поздоровались, немного поговорили. Когда лодку отвязывал, не видел никого.

– Вы отправились на рыбалку, но примерно через час вернулись. Так?

– Так. Клевало слабо. И мелочь в основном. Что зря сидеть? В общем, причалил я, вытащил лодку на берег, примкнул к дереву. Взял ведро, удочки. Потом услышал смех. Женский. Я подошел поближе к кустам и посмотрел через ветки. Там, на поляне, были Квасова, Карманов и Табанин. Еще одного мужика я не разглядел.

– Это точно был мужик? Вы же говорите, что не разглядели его.

– Не разглядел. Но бабы в черных мужских туфлях не ходят. Я его ноги видел.

– Ноги большие?

– Чего?

– Какой размер обуви у него был? Хотя бы примерно.

– Размер? Я особо не приглядывался. Ну, наверное, как мой. Не меньше. Скорее, даже больше. Точно больше. Большой размер.

– У вас какой?

– Сорок второй.

– Значит, у него был как минимум сорок четвертый. Так?

– Скорее всего.

– Еще что можете о нем сказать? Одежда, рост.

– Одет он был во что-то темное. Точнее не скажу. Рост? Высокий. Мне как-то так показалось. Хотя он сидел.

– Голос его не слышали?

– Нет.

– Как они сидели?

– Квасова стояла. В руке у нее был пластиковый стаканчик. А остальные сидели. Тот, кого я не разглядел, сидел справа. Карманов в центре, а Табанин слева. Посередине на траве что-то у них было постелено, и стояла бутылка водки и еще стаканчики. Жратва еще какая-то, кажется, там лежала у них. Колбасой копченой пахло сильно.