Справная жизнь без нужды и болезней - [26]

Ровно в полночь в небо над самой поляной выкатилась огромная, в рыжем сиянии, луна. Мы взяли фонарики и направились в лес. Комары жужжали где-то рядом, но на кожу не садились: душистая мазь и впрямь отпугивала назойливых насекомых. Наконец мы остановились в густых зарослях высоких кустарников, состоящих из хрупких стеблей, покрытых пятнистыми резными листьями. Папоротник. Знахарка выбрала из всех кустов самый большой, шепнула мне:

— Посвети вниз, сюда, у корня.

Я направила луч туда, куда указала мне ворожея. Она опустилась на колени, извлекла из кармана небольшой сверток, достала из него четыре блестящих кусочка, положила их на землю с четырех сторон от куста. Странным, нездешним голосом сказала:

— Небо отец, земля мать, ты, трава, позволь тебя рвать!

С этими словами она бережно стала разрывать землю вокруг папоротника. Аккуратно поддела корень, отряхнула его от земли и завернула в кусочек белой материи.

— Теперь ты себе куст копай.

— Какой, Домна Федоровна?

— Какой больше понравится.

Я огляделась вокруг и выбрала первый попавшийся кустик. Знахарка сунула мне в руку куски металла, указала точки, на которые следовало их положить. Произнеся те же самые слова, я начала выкапывать корень, и тут же по рукам пробежали десятки обжигающих точек. Меня бросило в пот.

— Не пугайся, это муравьи. Повезло тебе: они обычно селятся под самым сильным растением.

Вернувшись к шалашу, мы сразу принялись за дело. Пока я вновь разжигала потухший костер, ворожея отделила стебли от корней, последние хорошенько промыла и мелко нарезала — свои отдельно от моих. Измельченные корешки издавали дурманящий запах… Домна Федоровна поломала стебли, уложила их на дно двух котелков, залила водой и повесила над костром. Когда вода закипела, знахарка бросила туда корешки. В полном молчании я наблюдала за ее священнодействиями. Наконец отвар был готов. Она сняла его с огня, перекрестила оба котелка и, когда кипяток чуть поостыл, протянула один из котелков мне:

— Пей по глоточку с каждым вздохом.

Вкус у заваренного папоротника оказался вяжущим и горьковатым. Допив до середины, я вдруг услышала отдаленный звон, исходящий как бы изнутри меня.

— Домна Федоровна, у меня кажется, начались слуховые галлюцинации!

Я не узнала собственный голос. Слова, сказанные совсем негромко, разнеслись по лесу многократным эхом.

— Пей, не бойся, все нормально, — таким же эхом отозвалась целительница.

Я допила отвар до конца. Звон накатывал отовсюду радужными волнами; в цвета радуги окрасилось светлеющее небо. Удивляло то, что я находилась в совершенно ясном сознании, не было чувства опьянения или дурмана. Только окружающее пространство создавало какой-то всеобъемлющий резонанс, словно кто-то пел в пустом соборе.

— Теперь ты должна полностью раздеться, — приказала мне целительница.

— Как, совсем догола?

— Совсем.

— Домна Федоровна… Честно говоря, я стесняюсь…

— А что такое? Я ведь не мужчина.

— Да не в том дело. Просто… мне ведь тридцать уже. Фигура не та.

— Женщина, доня, своего тела стесняться не должна ни в каком возрасте. Все в природе совершенно, в том числе и тело человеческое. А если есть хвори какие, изъяны — это только внутренние твои проблемы, психические. Когда душа очистится, и тело исцелится.

Легким, естественным движением знахарка скинула с себя одежду. Ее смуглое тело в обрамлении черных распущенных волос было зрелым, подтянутым и прекрасным. Она легла прямо на траву, вытянула руки и быстро покатилась к краю поляны; затем обратно. Так она перекатывалась довольно долго, пока солнце не показалось из-за вершин деревьев. Знахарка поднялась. В спутанных волосах пестрели стебельки и травинки.

— Давай теперь ты. Быстрее, пока роса не высохла!

Я разделась, боязливо опустилась на мокрую траву, осторожно покатилась в сторону. Тело придавило к земле свинцовой тяжестью, я моментально промокла. Трава колола, царапалась и резала кожу, мне было очень больно и жалко себя. Внутренне я негодовала, но продолжала кататься по траве с одного конца поляны до другого. Внезапно боль утихла, на смену ей пришел зудящий жар; тело как будто приобрело невесомость и катилось само.

— Ну стой, хватит уже, — пронеслось надо мной

Я остановилась и встала. Сзади, в области крестца, пульсировал мощный огненный шар. Меня словно отрывало от земли.

— Оботрись, — Домна Федоровна подала мне кусок холстины.

Я коснулась грубой тканью плеча; распухшая кожа тут же отозвалась немыслимой болью.

— Жалеешь себя. Не так надо!

Знахарка вырвала холст из рук и стала сильно растирать меня с ног до головы. Боль обожгла и тут же пропала; тело заполнилось приятным теплом. Пару часов мы отдыхали в шалаше после ночных приключений и утренних процедур. Меня беспокоило непонятное действие папоротника, и знахарка терпеливо разъясняла, что причин для тревоги нет никаких:

— Папоротник, Дарья, не относится ни к каким наркотическим веществам. Если бы это было так, разве ты почувствовала бы боль? Наркотик ощущения телесные притупляет, а тебе было больно, и когда ты по траве каталась, и когда я тебе кожу растирала. Так что растение это безобидное и даже не считается лекарственным. Есть, правда, в нем кое-какие асептические свойства, за счет аскорбиновой кислоты, содержащейся в листьях и стеблях. Для того папоротник иногда в закрутку кладут, да ягоду перекладывают, если далеко везут. Сила в нем появляется только раз в год, и только в корнях. У нас на этом корешке вино настаивают и пить дают тому, кто после болезни ослаб.