Справедливость. Как поступать правильно? - [59]

Но каково все же это различие? Можно доказать, что намерение присутствует в обоих случаях. Лгу ли я убийце на пороге моего дома или предлагаю ему умную увертку, неважно. Важно то, что в обоих случаях мое намерение состоит в том, чтобы ввести его в заблуждение, заставить подумать, что мой друг не прячется в моем доме. А согласно этической теории Канта, значение имеет именно намерение, мотив.

Разница между ложью и введением в заблуждение состоит, по-моему, в следующем. Тщательно продуманная увертка отдает должное обязанности говорить правду в том смысле, в каком откровенная ложь этого не делает. Любой человек, озаботившийся выдумыванием вводящего в заблуждение, но верного в техническом смысле заявления в случае, когда ложь напрашивается сама собой, уважает нравственный закон, пусть и косвенным образом.

Правда, вводящая в заблуждение, подразумевает не один, а два мотива. Если я просто лгу убийце, я руководствуюсь одним мотивом — стремлением защитить друга. А когда я рассказываю убийце, что недавно видел друга в бакалейном магазине, я руководствуюсь двумя мотивами — стремлением защитить друга и подтвердить обязанность говорить правду. В обоих случаях я преследую достойную цель: хочу защитить друга. Но только во втором случае я преследую эту цель образом, который соответствует мотиву долга.

Некоторые люди могут возразить, сказав, что технически правдивое, но вводящее в заблуждение заявление, подобно лжи, нельзя универсализировать, не впадая в противоречие. Но рассмотрим различие: если каждый, столкнувшись с убийцей или с постыдным сексуальным скандалом, будет лгать, тогда никто не будет верить подобным заявлениям, и они не будут «работать». Но этого нельзя сказать о правде, вводящей в заблуждение. Если каждый оказавшийся в опасной или затруднительной ситуации, прибегнет к тщательно продуманным уклончивым ответам, люди необязательно перестанут верить таким ответам. Вместо этого люди могут научиться слушать так, как слушают юристы, и анализировать заявления, внимательно прислушиваясь к буквальному смыслу сказанного. Именно это и произошло, когда СМИ и общественность ознакомились с тщательно сформулированными опровержениями Клинтона.

Суть утверждения Канта не в том, что состояние дел, при котором люди анализируют опровержения политиков, выискивая их буквальный смысл, чем-то лучше состояния, при котором вообще никто не верит политикам. Это было бы доводом от последствий. Тезис Канта, скорее, состоит в том, что вводящие в заблуждение заявления, являющиеся тем не менее правдивыми, не принуждают и не манипулируют слушателями так, как это происходит в случае, когда людям откровенно лгут. Всегда существует возможность, что внимательный слушатель сможет разобраться.

Итак, есть причина прийти к выводу, что, согласно нравственной теории Канта, правдивые, но вводящие в заблуждение заявления, сделанные убийце, стоящему на пороге вашего дома, прусским цензорам или специальному следователю, морально допустимы в том смысле, в каком откровенная ложь недопустима. Утверждение Канта, что неправильно лгать пришедшему к вам в дом убийце, возможно, нельзя защитить. Но различие между откровенной ложью и вводящей в заблуждение правдой помогает проиллюстрировать нравственную теорию Канта. И это проявляет удивительное сходство, существующее между Биллом Клинтоном и моралистом-аскетом из Кёнигсберга.

Кант и справедливость

В отличие от Аристотеля, Бентама и Милля, Кант не создал крупного труда по политической теории, ограничившись несколькими эссе. И все же трактовка морали и свободы, возникающая из его этических работ, составляет мощные политические выводы. Хотя Кант не разрабатывал эти выводы в подробностях, политическая теория, которой он отдавал предпочтение, отвергает утилитаризм в пользу теории справедливости, основанной на общественном договоре. Но этот общественный договор необычный.

Что делает его необычным? Для Канта общественный договор, определяющий наши права, в реальности никогда не происходит. Он гипотетический — это «идея разума». Позвольте пояснить.

Во-первых, Кант отвергает утилитаризм — не только как основу морали, но и как основу закона. Справедливая конституция, как ее понимает Кант, направлена на гармонизацию свободы каждого индивидуума со свободой всех прочих. Она не имеет ничего общего с максимизацией пользы, которая «ни в коем случае не должна вмешиваться» в определение основных прав. Поскольку у людей разные взгляды на эмпирическое счастье как на цель и на то, в чем оно заключается, тогда польза — или величайшее благо максимального числа людей — не может быть основой справедливости и прав. Почему не может? Потому что основание прав на пользе потребовало бы, чтобы общество утвердило или одобрило одну концепцию счастья, отдав ей предпочтение перед всеми другими концепциями счастья. Основание конституции на одной конкретной концепции счастья (такой, как счастье большинства) наложило бы на некоторых людей ценности других людей; такое основание не уважает права каждого человека преследовать свою цель. Кант писал: «Ни один не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (так, как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать свое счастье на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе стремиться к подобной цели — свободе, совместимой по некоторому возможному общему закону со свободой всех…»