Спорю с судьбой - [11]

Зима 1941 года выдалась не только суровой, но и снежной. Выходили целыми деревнями расчищать дорогу. Огромные сугробы по обочинам запомнились мне надолго. Однажды нам пришлось догонять основную колонну. Нас было трое — отец, еще один парень и я. Тракторов же было шесть. У каждого по одному на буксире. Неровная снежная дорога, как волны, то поднималась, то спускалась. И вдруг на одном из подъемов заглох двигатель у моего трактора. В баке кончилось горючее. Втроем мы пытались найти выход из создавшегося положения — переливали горючее, пытались завести двигатель. Дело подвигалось медленно, окоченевшие пальцы плохо слушались. Не заметили, как подступила темнота. Зимой она приходит рано и поэтому всегда неожиданно. Темно, а мы не знаем, где находимся. Близко ли, далеко деревня? А тут вдобавок ко всему чувствую, что с отцом творится что-то неладное. Он ни на что не жалуется, но видно, как еле передвигает ноги, как тяжело дышит, с каким трудом помогает мне сдвинуть трактор с места.

Мы торопились, хотели успеть до ночи выбраться к какой-нибудь деревне. Но это уж такой закон: чем больше спешишь, тем меньше успеваешь. Замерзший мотор упорно не хотел слушаться. В это время по дороге, навстречу нам, вышла колонна военных машин. Мой застывший трактор загородил проезд, и головная машина остановилась. За ней остальные. Солдаты, выскочив из машин, не долго думая, сбросили трактор с дороги.

Колонна прошла. Наступила тишина. После грохота машин она показалась особенно гнетущей. И темнота обступила нас со всех сторон.

Папе стало совсем плохо. Он уже и идти не мог. Положили мы его в сугроб на ватники. Парень остался с ним, а я отправилась на разведку — далеко ли до деревни. На наше счастье она оказалась близко. Взяли отца под руки, тракторы бросили и по сугробам медленно побрели к деревне. Добрались, а оно не легче. В деревне расквартирована военная часть. Прошли мы вдоль и поперек — ни одного свободного дома. Пришлось всю ночь на скамейке просидеть на КП.

Девять дней мы провели в этой деревне. Ждали, пока поднимут мой трактор. За это время отец поправился, и мы снова двинулись в путь.

Весна застала нас в Череповце. Я и не заметила, как она пришла. Весна — мое любимое время года. Я всегда с нетерпением жду ее. Мне нравится слушать журчание вешних вод, чувствовать, как набирают тепло солнечные лучи. Весна для меня — обновление жизни. С ее приходом я жду приятных неожиданностей, приятных изменений в жизни.

Но первая военная весна была суровой и жестокой. Организм отца, ослабленный голодом, бесконечными простудами, не выдержал, отец слег. Его положили в больницу. Целый месяц был он на грани жизни и смерти, а я не могла быть все время рядом. После зимнего перехода тракторы пришли в самое плачевное состояние: шесть совсем пришлось разобрать на запасные части. Вместе со мной на ремонт стал ходить и Вельтан. Мы с ним как рабочие получали карточки. Мама же с Юлечкой полностью зависели от нас.

Летом пришел приказ о возвращении пашей тракторной колонны снова в Хвойнинскую МТС. Тихвин освободили.

Папа к этому времени уже поправился. Жизнь постепенно начала налаживаться.

Возвращались мы по железной дороге. Тракторы погрузили на платформы, мы с отцом ехали вместе с ними. Договорились, что на следующей станции мама с Вельтаном и Юлечкой будут нас ждать. Какой же объял пас ужас, когда состав прогромыхал на полном ходу мимо этой станции! На краю платформы я увидела своих родных. Маленькой группкой стояли они, прижавшись друг к другу. Рядом — жалкие узелки с пожитками. Они растерянно искали нас глазами в мчавшихся мимо вагонах.

— Мама, мама! Мы здесь, мы вернемся, жди! — я кричала изо всех сил, но стук колес заглушал мои слова. Уже и платформу давно не было видно, а я все кричала:

— Мама, мамочка!..

Отец сидел рядом и молчал. После болезни он чувствовал себя еще очень слабым. Его всегда такое спокойное лицо с ласковой улыбкой было непривычно печальным. Я, чтоб он мог меня лучше слышать, кричала ему в самое ухо:

— Мы должны за ними вернуться! Папа, ты слышишь? Должны! Они пропадут без нас. Мы потеряем их так же, как Магду и Минду.

Отец не ответил. О чем он думал в эту минуту? Может, о том, что он плохой отец, плохой муж, не смог уберечь детей, о том, что так мало дал маме? Прошло ужо больше года с начала войны, а мы ничего не слышали ни о Магде, ни о Минде. Где они? Что с ними?

У нас не принято было в семье жаловаться на судьбу. Все испытания, которые выпадали на нашу долю, мама принимала покорно, как ниспосланные свыше. А теперь и отец, обычно никогда не унывавший, все неприятности сводивший к шутке, стал вздыхать все чаще и чаще.

Поезд уносил нас от родных, и я представила на какое-то мгновение, что никогда их больше не увижу. Мне стало страшно, и я заплакала. Заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом. Прижалась как можно ближе к отцу, а он, как бывало в детстве, осторожно и нежно гладил меня по голове.

Но все обошлось благополучно. На следующей станции папа сошел и отправился пешком за мамой и детьми. Целую неделю я прожила в страхе — вдруг они не вернутся и я останусь совсем одна? Только работа в MTС по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки спасала меня от горьких мыслей. Прошла неделя, и мы снова собрались все вместе.