Спор в иудейский новый год - [8]

У жителей степей и пустынь бытуют совершенно другие легенды о сотворении мира. Масаи (племя, живущее в Восточной Африке), например, рассказывают: вначале земля представляла собой сухую пустыню, охраняемую драконом. Раз с неба сошел Нгай, прародитель этого племени, и победил дракона. Из тела дракона вылилось много крови на землю. От этого земля стала плодородной, и в пустыне стали расти красивые растения. Потом Нгай сделал солнце, луну, звезды и, наконец, человека. Мужчину Нгай создал на небе и спустил его на землю, а женщина вышла из земли. Нгай указал им место в оазисе, образовавшемся на том месте, где пролита была кровь дракона. Мужчина и женщина; созданные Нгаем, не выполнили его заветов, и он их выгнал в пустыню. Нгай разрезал большую бычачью шкуру на полосы и спустил на них на землю коров, ослов и козлов. Так масаи получили скот и стали скотоводами.

— Наивные представления, хоть и красивые. Ты, по-видимому, хочешь доказать мне, что и рассказы Пятикнижия наивны.

— А ты их считаешь научными?

— Я этого не говорю. Я говорю: они божье откровение.

— Я привел тебе рассказы обитателей островов и пустынь, чтобы сделать некоторый вывод относительно происхождения двух рассказов Пятикнижия о сотворении мира.

Первый рассказ книги «Бытие» возник у людей, живших в окружении больших масс воды — на островах или у берега моря, второй рассказ — у людей, живших в степи или пустыне. Но люди не живут постоянно на одном месте. Вместе с людьми кочуют их легенды. На новое место пришельцы приносят с собой легенды и узнают, перенимают легенды старожилов. Легенды, созданные в одном месте, переплетаются с легендами другого места, и получается часто такая смесь, в которой один элемент не клеится с. другим, одна часть противоречит другой. Вот такая смесь и получилась в библейских рассказах о сотворении вселенной. Здесь смешаны два рассказа двух разных племен из разных мест, у которых были разные боги. Не только рассказы двух глав Библии отличаются друг от друга, но и боги, о которых говорится в этих рассказах, разные.

— Как разные?

— В первом рассказе бог именуется «Элогим», что, собственно, означает «боги», (элога — бог, элогим — боги); во втором рассказе бог именуется «Ягве».

— Я не могу ничего противопоставить твоим логичным соображениям, Соломон. Я к этому не подготовлен. Я не противник науки. Разумный человек не может быть против науки. Но я верю. Верю в бога, верю в Тору. А по-твоему, Библия не имеет никакого исторического значения? Одни сказки?

— Я этого не говорил. Я, да и все марксисты, никак не отрицаем исторического значения этих литературных памятников. Но ведь это вовсе не значит, что нужно признать божественным содержание этих книг, а описываемые в них легенды — историческими фактами. Эти книги многое говорят нам о быте и нравах наших далеких предков. Они свидетельствуют об экономических и политических порядках, которые господствовали в те далекие времена. А такими творениями человеческого духа, такими художественными произведениями, как «Песнь песней», мы восхищаемся и ставим их наравне с «Илиадой» или «Одиссеей».

— Ты говоришь: творение человеческого духа; значит, ты все-таки признаешь существование души?

— Отнюдь нет.

— Ты же сам говоришь: человеческий дух.

— Наличие душевной деятельности вовсе не означает наличия души, существующей вне тела и независимо от тела.

— Хорошо. Отложим пока этот вопрос, хотя у меня есть одно соображение, которое я хотел бы высказать тебе. Но пока отложим вопрос о душе. Поговорим о нем потом, по душам. Я хотел бы продолжить разговор о значении Библии.

— Пожалуйста.

— Ты говоришь: сказки.

— Я сказки назвал сказками. Есть в Библии и законы и выступления пророков, и исторические сведения (хотя к ним нужно подходить очень осторожно, критически).

Библейский гуманизм

— Есть, кажется, где-то в Талмуде такой рассказ, — после некоторого молчания заметил Мендель. — Спросили одного видного талмудиста (не помню имени его): «Скажи мне, пока я стою на одной ноге, содержание всей Торы». И тот ответил: «Люби ближнего, как самого себя».

— Ответ гласил так: «Что тебе не любо, не делай ближнему».

— Это, по-моему, то же самое. Разве уже одно это предписание Торы не стоит того, чтобы считать ее великой священной книгой?

— Знаешь ты, что в конце XVIII века во Франции была революция?

— Знаю. Ее, кажется, называют буржуазной.

— Да, это была буржуазная революция, и она была прогрессивной революцией, направленной против феодальных порядков. Лозунг этой революции был: «Свобода, равенство, братство». Но достаточно посмотреть, как живут помещики и капиталисты, с одной стороны, и рабочие и трудящиеся крестьяне, с другой стороны, чтобы видеть, каково истинное значение этого равенства в капиталистических странах.

В наше время империалисты США и их сподвижники в Англии и Франции именуют свои государства странами свободного мира. А каковы эти радетели свободы в действии? Всюду, где только угнетенный народ подымается на борьбу против своих поработителей, «свободный лагерь» железом и кровью стремится подавить это движение, насадить там своих ставленников — злейших реакционеров, душителей свободы и независимости народов.