Сполохи детства - [11]

* * *

В шесть лет от роду я уже был женат. Конечно, пока неофициально. Но брак был вполне серьезным — с моей и с ее стороны. Мы ходили везде, держась за ручку. Я целовал ее в щеку и губы. И она с удовольствием их подставляла. Мои малолетние приятели при виде такого «безобразия» выражали большое удивление. А мы заявляли им, что когда подрастем, обязательно поженимся. Нужно только немного подождать.

Подождать нас уговорила ее мама, женщина экстравагантная, с отличным чувством юмора и стиля. Я запомнил ее в широкополой красной шляпе с выгнутыми полями. Она постоянно курила сигареты через золотистый мундштук и меняла кавалеров, как перчатки. Почему-то предпочитала усатых мужчин. Я то и дело видел во дворе ее дома весьма своеобразных усачей — усы у них были разной степени длины, густоты и цвета — от моржовых боцманских до маленькой тонкой полоски под носом. Ей явно нравилось, что у ее малолетней дочери уже в таком возрасте завелся «жених» — меня она привечала, поила чаем и разговаривала со мной, как со взрослым. Как-то раз даже спросила, не собираюсь ли я отпустить усы. Я серьезно ответил, что, скорее всего, отпущу сразу усы и бороду — так в то время носил мой папа. Она неодобрительно покачала головой и сказала, что с усами и бородой я буду похож на полярника, и она не уверена, что Полина (так звали мою шестилетнюю жену) тогда будет меня любить. «Будет!» — уверенно возразил я. «Как скажешь», — согласилась, весело смеясь, ее мама.

Как некоторые моряки заводят себе жен в каждом порту, как курортники берут жену на время отпуска на теплых морях, так я имел жену только в дачном варианте. Мы общались только там. Город был территорией далекой от любви, и нам даже в голову не приходило когда-то встретиться там. Все происходило в течение двух-трех лет, а потом сошло на нет, как это бывает с подрастающими детьми, курортниками и моряками дальнего плаванья — ведь в этом нет ничего серьезного, это так, романчик на время…

Все началось в один прекрасный день, когда я копался на огороде. Меня отрядили прополоть сорняки, что я с большой неохотой делал. У наших соседей по даче поселилась интереснейшая старушка — художница. Маленький домик с верандой стоял на отшибе от главной усадьбы. Этот домик (он потом сгорел за считанные минуты) соседи сдавали на лето. Днем старушка гуляла, или сидела на веранде с мольбертом — и писала акварелью местные пейзажи. В то время она казалась мне очень и очень старой. По моим понятием, ей было лет сто, не меньше. Руки ее напоминали сухие ветки и сильно дрожали, но кисть она держала твердо, и картины, я отчетливо это помню, отличались четкими линиями, нисколько не смазанными.

Мама Полины каким-то образом познакомилась со старушкой-художницей и во что бы то ни стало вознамерилась, чтобы та давала ее дочери уроки. Эта прихоть и позволила мне обрести жену… Сначала я заметил девочку с ранцем, которая уверенно шагала мимо нашего забора. Она сразу заинтересовала меня миловидным личиком и огромными синими глазами. Потом я увидел ее еще раз, и еще… И наконец заметил, что она ходит к художнице. Тогда я припал к забору, и стал наблюдать за ней. Она сосредоточенно, не отвлекаясь ни на что, рисовала чашки и фрукты с натуры. А старушка делала ей самые разные замечания. На мой интерес к ним они поначалу не обращали никакого внимания. Но однажды художница позвала меня жестом своей подагрической руки — поманила костлявым пальцем — и я нехотя направился к ним.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила старуха.

— Степан, — ответил я.

Она тоже представилась, но я, увы, не запомнил ее имени.

— А это Полина, — сказала художница, проницательная, она, конечно же, заметила мой интерес к девочке. Но Полина была настолько занята рисованием, что даже не обернулась ко мне. Она осторожно водила кистью по бумаге, зажав от усердия во рту кончик маленького язычка.

— Понятно… — ответил я. И замер, не зная, что еще предпринять.

— Если хочешь, ты можешь приходить — смотреть, как мы занимаемся, — предложила художница.

Я радостно закивал: это было как раз то, на что я рассчитывал.

С этого дня я уже с утра дежурил возле забора — поджидал девочку с ранцем, а потом спешил за ней, на занятия по рисованию. Мне нравилось в моей первой жене буквально все. Но особенно ее покорность. «Можно я провожу тебя до дома?» «Да», — тихонько. «Я тебя поцелую… в щеку?» «Да», — едва слышно. «Давай я приду к тебе в гости». «Хорошо». Отвечала она, едва шевеля губками — что мне тоже очень и очень нравилось. Сам я в то время любил орать и командовать. Так что мы друг другу идеально подходили. Вскоре я стал повседневным гостем у девочки Полины. Тем более, провожатый ей требовался — путь до дома ей предстоял неблизкий — через лес.

— Ты куда опять идешь? — удивленно вопрошал мой дачный приятель Леха, на время он меня потерял.

— К Полине, — гордо отвечал я. — К своей жене.

Однажды он напросился пойти вместе со мной. И хотя сильно сомневался в наличии у меня жены, в первый же день убедился, что все именно так, как я и рассказываю. Полина сидела на лавочке возле дома, я подсел, по-взрослому обнял ее рукой за плечо и поцеловал в щеку. Она лишь робко улыбнулась в ответ.