Спокойствие не восстановлено - [46]

В Казань Гошка вернулся в конце мая, хотя Прозоровы полагали, что ему следовало бы пожить у них подольше, окрепнуть, набраться сил. Куда там! Гошка рвался к казанским друзьям.

Николай Иванович встретил его тепло, почти как родного. Гошке, как и прежде, было с ним легко и просто. Разлука, а быть может, события и пережитое Гошкой в Бездне еще более сблизили их. Николай Иванович очень подробно расспрашивал о бездненской трагедии. Просил описать Антона Петрова, передать возможно точнее его слова. Интересовался впечатлением, которое он произвел на Гошку. Рассказывал сам о происходящем в России и за границей, словно информировал выпавшего на месяц из дела товарища.

Вечером в день возвращения Гошку ждал сюрприз. Они с Николаем Ивановичем мирно попивали чаек, наслаждаясь покоем и отдыхом, когда в передней комнате звякнул звонок и почти тотчас раздался стук в дверь.

– Войдите. Не заперто! – отозвался на стук Николай Иванович.

В комнату ступила молодая женщина, сопровождаемая Викентием. Гошка поднял на нее глаза и застыл, лишившись дара речи. Аннушка, воспитанница Триворовых! Сколько раз за истекшие месяцы Гошка возвращался мыслями в Никольское и Каменку! Мудрено ли? Вся родня там. К тому же история со Стабарином. Двух крайностей страшился. А ну как помер с перепугу или еще от чего в застенке Александр Львович? Или, неведомо, что лучше, выбрался живехонький и принялся расправляться со всеми, кто был причастен к его наказанию и пленению, и их родственниками? Всякое чудилось Гошке и наяву, и во сне. И Стабарин. И мать с отцом и дедом на дыбе – выпытывали у них, куда делся Гошка. И полицейские приставы и жандармы, разыскивающие, чуть не с собаками, Гошку. Аннушку вспоминал. Как-то она там? Помнился ему случайно услышанный разговор в парке.

– Здравствуй, Георгий, – улыбнулась воспитанница Триворовых. Да что воспитанница, – родная дочь Александра Львовича! Ее лицо приметно осунулось, но стало мягче, спокойнее.

– Здравствуйте, Анна Александровна! – догадался вскочить наконец Гошка. – Как вы сюда попали?

– Вышла замуж.

– За кого?

Все, кроме Гошки, засмеялись. Гошка перевел взгляд с Аннушки на ее спутника.

– Нет, правда?!

– Совершеннейшая, – подтвердил, улыбаясь, Викентий.

– А как же… – Гошка запнулся. У него на языке вертелись вопросы о Стабарине, крепостном состоянии – а ведь это было именно так! – Аннушки.

Викентий, предупреждая их, спокойно объяснил:

– Видишь ли, при всем несовершенстве дарованной воли…

– Завоеванной… – поправил его Николай Иванович.

– …она сделала десятки миллионов людей, – Гошка понял, что студент, щадя самолюбие Аннушки, умышленно не употребляет слово «крепостных», – лично свободными. Так что у Анны Александровны не было необходимости испрашивать чьего-либо разрешения или согласия. Кстати, тебе Гударевы передают, по обыкновению, привет, просят узнать, не забыл ли ты их. И… – Викентий порылся в карманах, – тебе письмо от Сони.

– Спасибо! – багровый от счастья и радости, Гошка взял в руки маленький голубой конвертик, не зная, куда его деть и что с ним делать.

Тот вечер Гошке не забыть вовек. Они сидели вчетвером за самоваром, который подавал не он, Гошка, как обычно, а Николай Иванович. Когда Гошка рванулся было исполнить эту, одну из своих повседневных обязанностей, Николай Иванович остановил:

– Сиди, занимай гостей.

Потом пили чай, который разливала по чашкам Аннушка, и разговаривали. В этот вечер Гошка впервые по-настоящему почувствовал: крепко прижали мужичка баре, во многом надули при освобождении, однако не во всем. Он сам с изумлением отметил – этому помогли, понятно, его добрые и деликатные друзья, – что чувствует себя по-иному, нежели прежде. Точно стена, разделявшая его и их, и впрямь упала, исчезла, растворилась в воздухе, оставив после себя горьковатую, поскрипывавшую на зубах пыль.

Аннушка рассказала новости. Они оказались не очень-то веселыми, однако и не такими трагичными, какими рисовались Гошке. Александр Львович жив, хоть все происшедшее произвело на него очень сильное впечатление. По словам Аннушки, он сильно сдал. Вспышки гнева его стали реже и не такими безудержными и беспощадными, как прежде. Он словно бы спохватывался вдруг – должно быть, вспоминал каменский урок, – скрывался внезапно в своем кабинете и брался за графинчик, который теперь ему неизменно ставили в один из шкафчиков. Гошкины родные тоже живы, особых притеснений от Стабарина не потерпели. То ли потому, что он сознавал их полную непричастность к происшествию, то ли побаивался исполнения Мартыном его угроз. О самом Мартыне – ни слуху ни духу, сгинул. Живется его родичам, как понял Гошка, трудно. Избы своей по сию пору нет, а отрабатывать барщину за землицу, которую еще предстояло выкупить, приходится.

С возвращением в Казань началась новая глава Гошкиной жизни. Николай Иванович во всегдашней своей полушутливой манере выразил это так:

– Ну что, Кирюха, как ни крути, ни продать тебя, ни сменять на кобелька уже невозможно. Стало быть, осталась тебе, учитывая твои заслуги в борьбе с крепостным правом и его носителями, одна дорога… – Николай Иванович сделал интригующую паузу, Гошка навострил уши, – …в университет.