Спокойствие - [78]

Я схватил ручку чайника носовым платком, она принесла чашки и сахар. Я думал, ведь у нее уже был аборт, и психиатрическая больница, и чего только не было, и вот теперь она впервые в моей комнате. Поначалу она не могла найти для себя место. В итоге она села в кресло, а я на кровать, где и сидел раньше.

— Ну и как? — спросил я, хотя на самом деле хотел спросить, одна она ездила, или взяла с собой астронома.

— Давай не будем об этом, — сказала она.

— Конечно, — сказал я, и мы замолчали. Я пытался смотреть ей в лицо, как в тот первый раз, и думал, что, если бы сегодня утром встретил ее на мосту Свободы, я спокойно бы рассказал этой женщине обо всем. И лучше бы мне не знать, почему волосы у нее только до плеч и отчего морщинки вокруг глаз.

— Я возвращаюсь домой, — сказала она.

— Подожди немного, — сказал я.

— Я решила вернуться домой.

— Когда? — спросил я.

— Пока не знаю. Займет минимум полгода. Может, больше.

— Ладно, — сказал я. Затем она рассказала, что мужчина, который в свое время купил их дом, умер три года назад, она разговаривала с наследниками, если продать квартиру на улице Нап, можно выкупить дом.

— Понимаю, — сказал я и подумал, что продавать скорее нужно эту квартиру, тогда улица Нап останется на случай, если мы вернемся в Пешт, но понял, что это бессмысленно.

— Шестьсот километров это не так много. Одна ночь — и ты там.

— Конечно, — сказал я.

— Думаю, я сама буду довольно часто приезжать.

— Знаю, — сказал я.

— В этом городе я как в аду.

— Знаю, — сказал я.

— Возможно, там тоже будет как в аду, но там я, по крайней мере, дома.

— Знаю, — сказал я.

— Поверь, лучше мы об этом не сейчас поговорим.

— Ну да. Мы всегда говорили обо всем, но слишком поздно, — сказал я.

— Тогда не плачь.

— Я не плачу, просто дым в глаза попал, — сказал я и, пока она подходила ко мне и целовала меня в лоб, привычный страх сковал мне горло. Я был даже рад, что она думает, будто я плачу оттого, что она уезжает.

— Я могу здесь переночевать?

— Конечно, — сказал я, но, когда ее язык забрался между моих губ и прополз под аркой нёба, я испугался, что страсть моя вот-вот зашевелится. Один вскрик и несколько движений и взорвется к чертям этот бетонный склеп, в котором мне до сих пор было так хорошо и где мне были неведомы страх, доводы рассудка и лекарства доктора Фрегела.

— Нет, — сказал я.

— Молчи, — сказала она и расстегнула на мне рубашку, но, пока я добирался до ее коленей, напрасны оказались мои попытки думать о реквизитораздавливающей машине коммунальных хозяйственников. Бутафорский будильник не остановился, матрас пошел пятнами, но она сказала, ничего страшного. Я считал книги на полках: проза — тысяча две от “а” до “эм”. Перебор. Те, что были написаны руками в резиновых перчатках, тоже надо было выбросить, думал я. Затем она выключила бра и накрыла нас одеялом.

— Поедешь со мной? — спросила она.

— Нет, — сказал я, и мы снова замолчали, только теперь в темноте.

— Тогда я останусь в Пеште.

— Не беспокойся. Ты говорила, что я выживу даже на дне морском.

— Я ошибалась, — сказала она.

— Да, — сказал я и обнял ее, но ее лицо было мокрым от слез, хотя она не плакала, по крайней мере не слышно было.

— Сколько ты будешь врать мне? — спросила она.

— Три недели. Может, месяц. Теперь я постою на мосту Свободы.

— Ты не имеешь на это права.

— Это единственное, на что у меня есть право, — сказал я.

— Не ты убил свою мать. Это твоя мать убила тебя. И, возможно, она убила и Юдит.

— Может быть, — сказал я, и до утра мы не разговаривали.

Когда я проснулся, она варила кофе. Голая, в моем пиджаке, наброшенном на плечи, она стояла возле окна и смотрела на дождь и на платаны в Музейном саду. Я сказал, не сердись, даже если бы у меня было право, ты же знаешь меня, с трусостью нелегко совладать. На самом деле, я только последние недели стал таким, были на то причины, к тому же ты хочешь уехать домой, словом, это была последняя проверка на прочность пеньковой веревки. Но ни на вершине ледника, ни на дне морском я не хочу жить, я ведь нормальный человек. Я детей хочу, конечно, никак не здесь, в этом старинном склепе, мы продадим эту квартиру, и на вырученные деньги купим домик твоего дедушки, и еще кое-что останется, у форинта сейчас хороший курс. И тогда улица Нап будет на случай, если мы иногда будем приезжать в Пешт, мне ведь в любом случае придется ездить сюда в издательство. Дай мне три недели, месяц максимум, пока я закончу эту книгу. К счастью, работа хорошо продвигается, что меня очень удивляет, иной раз человек месяцами мучается из-за одного эпитета, а сейчас как лавина сорвалась. Правда, потом, скорее всего, много придется исправлять, но, если мне удастся сохранить темп, тогда в конце октября ты можешь начать печатать. Только теперь я сам буду искать издательство, видишь, как все сложилось, это была скверная шутка, ну да ладно. Словом, дай мне еще две недели одиночества, чтобы наконец увидеть в истинном свете все, что давно уже нужно было увидеть, но только не приходи эти две недели, даже по понедельникам. А потом я дам объявление о продаже квартиры в “Экспрессгазету”, потому что риэлторы в большинстве своем жулики, лучше будет, если ты сама напишешь наследникам, и, как только придут отцовские деньги, мы сможем внести задаток…