Спокойствие - [74]

— Тогда, пожалуй, завтра, — сказал я.

— Передать ему что-нибудь? — спросила она.

— Нет, это личное, — сказал я и выдохнул, значит, завтра, или сегодня во второй половине дня, что ж, вернусь после. Казнь откладывалась, я уже направился в сторону лестницы, как вдруг двери лифта открылись, и я чуть не врезался в субъекта, констатирующего смерть.

— Вы меня ищете? — спросил он. Казалось, он не слишком рад меня видеть, но я точно знал, что если сейчас сбегу, то больше не вернусь никогда в жизни.

— Да, — сказал я. Мое сознание прояснилось, как вчера утром, когда я почувствовал, что одеяло облепило меня, словно теплая трясина. Я спокойно вошел в кабинет, как входят на почту оплатить счет, и в нескольких по возможности ясных предложениях объяснил ему, что это я убил свою мать.

— И что вы от меня хотите? — спросил он.

— Не понял. То есть как это что я хочу? Измените протокол. Вы сами знаете, что туда надо написать.

— И вы все то же самое расскажете в полиции?

— Естественно, — сказал я.

— Я выпишу вам лекарство, хотя это дело специалиста. У вас переутомление.

— Я совершенно не нуждаюсь в лекарствах. Вы не поняли, что я сказал?

— Почему же, понял. Вы обвиняете себя в смерти матери. И наверняка небезосновательно.

— Я не обвиняю себя! Вам что, не ясно?! Или вы боитесь, что на вас откроют дисциплинарное дело из-за того, что вы положили деньги в карман и отменили вскрытие?! Я хотел, чтобы она умерла! Я точно знал, что она умрет! Это называется убийством!

— Будьте любезны, держите себя в руках. Нет такого кодекса, по которому вас бы признали убийцей. Возможно, вы подлец, но фактически вы не совершали никакого убийства, как бы вам того ни хотелось. Либо вы гениально его замаскировали. Вас поганой метлой выгонят из любого полицейского участка в этой стране, поняли? Вас даже в психиатрическую больницу не положат, если вы только не устроите истерику похлеще этой, — сказал он и вытащил пачку рецептов, чтобы выписать успокоительное. Я сгорал со стыда, какой же я кретин, совсем потерял голову. На это я не рассчитывал, к неттакогокодекса я не был готов. Человек думает, что если он убьет свою мать, то для этого есть отдельный параграф.

— Я не нуждаюсь в лекарствах, — сказал я. Меня трясло, но я взял себя в руки.

— Я все равно выпишу. Не хотите, не покупайте.

— В общем, вы считаете, что я болен?

— Нет, просто переутомление. Кстати, я вам верю. И поэтому буду искренне рад, если вы здесь больше не появитесь. Да, вы правы, я с удовольствием кладу в карман пятитысячные, но я терпеть не могу подлецов. Даже с психологическими травмами. Принимайте лекарство, и все пройдет. Вы не один такой.

— Понимаю, — сказал я.

— Вы вроде бы писатель, если я правильно помню.

— Да, — сказал я.

— Напишите хорошую книгу. Проживите свою жизнь заново. Тогда вы успокоитесь и заработаете денег.

— Да, — сказал я.

— Ну вперед, дерзайте. Немного душевных потрясений придадут кураж в работе. Я выписал такое лекарство, что вы даже сможете иногда выпивать.

— Ясно, — сказал я, взял рецепты и встал.

Первые два дня прошли паршиво. Я твердо решил, что останусь жить отшельником в этой квартире. Я даже накупил кучу всего и в довершение успел поругаться с кассиршей в гастрономе. Она сказала, это не оптовый, поставьте немедленно все домашнее печенье обратно на полку, а я сказал, извольте меня обслужить, потому что это при фашистах было, не больше килограмма, а сейчас другое время. Захочу, могу скупить хоть весь гастроном, с морозильниками и неоновой рекламой. Меня раздражало, что она позволяет себе разговаривать со мной в таком тоне только потому, что я ей неприятен.

— Если вы не пробьете, я унесу, не заплатив, — сказал я.

— Только попробуйте, размажу вас, как кусок дерьма, — сказала она.

— Сожалею, это не так просто. И будьте добры, дайте мне шестьдесят пачек сигарет, — сказал я, люди в очереди нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но все понимали, что прав я, в конце концов, я на свои деньги покупаю столько печенья и мятного чая, сколько хочу. Какая-то пожилая женщина сказала девушке, выполняйте свою работу, а то вас вышвырнут из магазина, и вообще с такими манерами вам место на рынке Лехел. В итоге я смог заплатить, но девушка пробила все пачки печенья, коробочки мятного чая и пакетики с супами каждый в отдельности, чтобы я продолжал задерживать очередь, и затем бросила мне сдачу одними монетами.

— Пересчитайте, — сказала она.

— Спасибо, вместо этого дайте мне лучше блок спичек и десять пластиковых пакетов, — сказал я и переложил жратву в пакеты. Я вышел из магазина и побрел домой. По дороге меня колотило от ярости, какое право у нее было так разговаривать со мной? Что она знает о моей жизни? Она не имеет права обращаться со мной, как с последней мразью.

Словом, я твердо решил, что буду жить отшельником в этой квартире. Вполне, в общем-то, естественное решение, но уже на третий или на четвертый день выяснилось, что взаперти жить не так-то просто. Даже когда я был слепым, Юдит выводила меня погулять на лестничную клетку. Вполне может статься, что я уже больше не смогу видеть вещи в истинном свете, но это еще не делает меня сумасшедшим. Да, иногда я вижу вещи немного лучше, чем другие, но это еще не значит, что я должен превратиться в отшельника. Словом, я понял, что затея с добровольным домашним арестом — сплошной спектакль.