Спокойный хаос - [120]

Тардиоли еще приходил, много раз. Это неуверенный, робкий парень, очевидно, склонный к депрессиям, но полный здравого смысла и творческой фантазии; по моему совету Жан-Клод подобрал его на заброшенных путях в отделе авторекламы и назначил куратором рубрики «Великие события», так он стал работать в тесном сотрудничестве с Пике, и насколько бы безумным это ни казалось, в компании, раздираемой на части распрями слияния, Пике остался для него последним надежным оплотом, вот почему сейчас он чувствует себя таким одиноким и неприкаянным. Я представил себя на его месте и понял, как ему, должно быть, нелегко в эти дни: директор, который высоко тебя ценит, как заградительный столбик на шоссе, торчит у начальной школы; президента, который в тебя поверил, выгнали, обвиняя в хищении денежных средств с использованием служебного положения; начальник отдела кадров, с которым ты мог бы обсудить свои проблемы, смылся в Африку, превратившись в мирского миссионера; более опытный коллега, с которым ты работал рука об руку, как сквозь землю провалился, после того как перепутал CD-ROM с подставкой для банок с напитками. Есть от чего пасть духом. И поскольку я ему доверяю, ведь он как раз никаких миссий не выполняет, а приходит ко мне только для того, чтобы побыть в нормальной обстановке, я стал с ним разговаривать. И не то чтобы мы произносили грандиозные речи, просто я ответил на его вопрос, правда ли что мне было предложено кресло Жан-Клода, а еще я дал ему совет, он, по-моему, в нем нуждался: принять предложение об увольнении по собственному желанию, которое не сегодня-завтра сделают всему персоналу, получить за это вознаграждение и найти себе новую работу. Но и здесь вышло недоразумение, давая ему совет, я думал исключительно о его благе, а он, наверное, подумал, что я располагаю закрытой информацией в отношении проектов на будущее в нашей группе, и испугался. Хотя он мне доверяет, на этот раз он, видимо, не поверил, что мне наплевать и на слияние, и на должность президента; что я отклонил это предложение просто из уважения к Жан-Клоду; все получилось как раз наоборот: сам факт, что это кресло мне было предложено, должно быть, светится в его мозгах, как сигнальная лампочка, предупреждая о том, что я глубоко втянут в махинации, связанные со слиянием, — а пожалованная мне абсурдная привилегия сидеть здесь и заниматься своими делами, вместо того чтобы вместе со всеми коптиться на медленном огне в офисе, лишнее тому доказательство. А посему, надо полагать, что в конечном итоге мой совет он воспринял скорее как предупреждение о грозящем ему увольнении, что весьма огорчительно; и все же, несомненно, такому парню, как Тардиоли, будет лучше поменять обстановку, а следовательно, то, что мой совет он воспринял как угрозу, большого значения не имеет, самое главное, чтобы он поспешил заняться поисками новой работы и как можно скорее покончил со всей этой историей. С другой стороны, я просто уверен, сколько бы я ни пытался объяснять, как на самом деле обстоят дела, со всей откровенностью признавшись ему, что горе, все еще не настигшее меня, породило в моей душе настоящую неразбериху, тем самым я бы только еще больше усугубил это недоразумение, прямо как в фильме «Being there»[84], когда Чанс настаивает, что он простой садовник, но для всех это лишь подтверждение того, что на самом деле он серое превосходство, ужасный и могущественный человек. Теперь дела приняли такой оборот: сам Тардиоли меня уверял, что в офисе больше разговоров ведется обо мне, чем о слиянии, но в любом случае, считается, что обе эти темы тесно связаны между собой, поскольку факт моего отказа принять должность президента находится в центре обсуждения, он стал ключевым звеном в любой конъюнктуре, предметом ежедневных схоластических умозаключений.

Беседуя с ним, по возможности я стараюсь перевести разговор на Пике: я все время спрашиваю, не объявился ли он, или не стало ли известно что-нибудь о нем, создается впечатление, что я озабочен судьбой Пике, но, по правде говоря, меня больше интересует, что случилось с Франческой, его женщиной, и его сыном Саверио. Вероятность того, что рано или поздно Пике оконфузится, не вызывала у меня сомнений, и, честно говоря, это не очень-то меня беспокоит, но я никак не могу смириться с тем, что вместе с ним исчезли те два гиганта, новости о которых мне очень хотелось бы услышать, но больше всего мне любопытно, такие ли они, какими я их представляю, а ведь я каждый божий день о них думаю, я представляю, что каждый из них подвешен внутри амниотической полости своего психозного шара: она вот-вот выпалит какую-нибудь сногсшибательную ересь прямо в лицо консьержу в их доме, а он продолжает беспрерывно пасти свое бесконечное стадо рациональных чисел, или, у меня вырывается — к сожалению, Пике все выдумал, и это их ослепительное великолепие, на мрачном фоне страдания, только дань его любви к ним, плод его помраченного сознания. Тардиоли очень скрытный парень, чтобы вытянуть у него правду, я вынужден атаковать его все более и более прозрачными вопросами, вплоть до того, что однажды спросил у него, а не приходило ли ему в голову позвонить невесте Пике или его жене, хотя бы только для того, чтобы развеять сомнения, и он мне ответил, что, конечно же, он думал об этом, но, к сожалению, не смог сделать, потому что не знает фамилию его невесты, а его жену он никогда не видел и с ней не знаком. Фамилию Франчески я и сам не знаю, но я подсказал ему название дизайн-студии, где она работает, потому что это я знал, — она работает в «Студии Элль» на проспекте Лоди — и Тардиоли меня заверил, что непременно ей позвонит. Я попытался было расспросить о ней, поинтересовался у него, давно ли он с ней знаком, что она за человек; он ответил, что видел ее только однажды во время ужина в их доме в прошлом году летом. «Красивая девушка, — сказал он, — очень обаятельная и все такое». Стоп. Он не дал мне никакой зацепки, чтобы я смог понять, что он имел в виду под этим «и все такое», и есть ли в этих его словах воспоминание о том, как она попросила Пике выбросить белье в окно.