Спокойной ночи, крошка - [54]

Я хотела быть матерью.

Я хотела, чтобы у меня был свой ребенок.

Я бросила тележку в проходе и вышла из супермаркета. Крик ребенка и унижение его матери ввинчивались в меня, все глубже вбивали в мою голову мысль о том, чего я хочу и что я не могу получить.

После этого все стало серым. Серым и бессмысленным. Скучным. Будто мир лишился своего блеска. Лишился радости. И сколько бы времени я ни проводила на беговой дорожке, каких бы успехов ни добивалась в растяжке, сколько бы гирь ни таскала, оно все еще было здесь. Это серое облако понимания. Облако, делавшее мою жизнь серой. Облако, делавшее мой мир серым.

У меня бывают перепады настроения. Да, как и у всех людей, у меня бывают перепады настроения. Я хандрю. Да, моя хандра может длиться дольше, чем у других людей, и я чувствую ее острее, но это все потому, что я воспринимаю мир во всей его глубине, а большинство людей не позволяют себе этого делать. Я нервничаю. Я волнуюсь. Я принимаю все близко к сердцу.

Мне было тринадцать лет, когда наш пес Герцог умер. Все — и мама, и папа, и Мэри, и Питер — плакали. Но они все «справились» с этим. Они могли оставить это в прошлом.

Я любила Герцога больше всех остальных. Это было очевидно. Прошли месяцы, а я все еще плакала по ночам, вспоминая о нем. Я все еще тосковала по нему. И мне было больно, словно он умер только что. Мои чувства всегда были острее, чем у остальных людей.

А теперь, после того случая в супермаркете, чувств у меня не осталось.

Я обводила взглядом свой мир и видела, что все бессмысленно. Все бессмысленно. Разве мы живем не для того, чтобы порождать новую жизнь? Не для того, чтобы размножаться?

Я не могла этого сделать. И не сделала бы.

Так какой смысл жить?

Я не говорила об этом с Мэлом. Зачем? Все дело было во мне. Он-то мог завести детей. Он не был ущербным. В отличие от меня. Это была моя проблема, так зачем перекладывать эту ношу на его плечи?

Когда я в самом начале наших отношений рассказала ему о себе, о том, что случилось со мной, о том, почему у меня не может быть детей, он принял это, как принимал все остальное во мне. Мэл принял то, что меня обзывали шлюхой, когда я была в подростковом возрасте. Мэл принял то, что я забеременела, когда мне было пятнадцать. Мэл принял и понял то, что я тогда сделала аборт и из-за осложнений не могла иметь детей. Мэл принял это как часть меня.

Он всегда поддерживал меня. И все же я не смогла рассказать ему все. Лишь часть. И поэтому теперь я не могла поделиться с ним. Мэлу и так было больно оттого, что он не станет отцом. Да, он скрывал это, но я знала, что Мэл хочет детей. Так зачем возлагать на него эту ношу? Это лишь моя вина. Моя беда. И только теперь мне стало плохо от этого.

Серость — это звук, знаете? Серость — это прикосновение.

Серость — это звук, столь оглушительно громкий, что вы можете услышать его только в тишине. Серость — это прикосновение, прикосновение огромных свертков шерсти. Серость душит, она заполняет все пространство вокруг, она душит, и вы тонете на суше. Вы глохнете, вам нечем дышать.

Чернота не такая. Ее несложно понять. Чернота — это не так плохо, как думает большинство людей. Чернота — это лишь тьма. Она исчезает, когда становится светло.

А вот серость всегда рядом. Когда светло, когда темно, серость рядом, она ждет, она подкрадывается к вам. Она хочет уничтожить вас. И вы не поймете, что случилось, пока не будет слишком поздно. Пока вы уже не сможете дышать, не сможете видеть, не сможете слышать, не сможете чувствовать.

Мой мир полнился серостью.

Я должна была остановить это.

Я должна была победить серость.

Конечно, никто не понимал меня. Это происходило с ними, я видела, как серость проникает в их жизнь, но они этого не замечали. Или не хотели замечать. Они притворялись, будто все в порядке. Они стояли у принтера, болтали, смеялись. Они притворялись, что не чувствуют серости, навалившейся им на плечи. А я видела эту серость. Я смотрела на них. Я хотела, чтобы они заметили ее и что-то с ней сделали. Я смотрела на серость и хотела, чтобы она исчезла. Серость уже захватила мою жизнь, я не хотела, чтобы такое же произошло с ними.

Я им не говорила. Я должна была им помочь. Показать им, как нужно бороться с серостью. Я надевала на работу красный. Желтый. Зеленый. Я красила ресницы синим. Я красила губы алым. Я надевала красное платье. Я надевала желтые туфли. Я надевала зеленый шарф. Я показывала им, что они не должны поддаваться серости. Даже я, та, чей мир уже захватила серость, может бороться.

Я не подходила им. Вот что они сказали. Сказали, когда «освободили меня от обязанностей». Я была отличным менеджером в течение пяти лет, но сейчас меня явно интересовало что-то другое. Вот что они сказали. Они выплатили мне большую премию и пожелали удачи во всех моих начинаниях. Но это было неважно. Я и так уже проигрывала битву с серостью. Дома я могла сосредоточиться на своей битве. Я могла победить.

Если бы мне не пришлось заботиться о других, я вспомнила бы, почему серость начала наступление на мой мир. Тогда я могла бы справиться с ней. Я могла бы победить, если бы у меня только было время.