Сплетение - [27]

Флора захихикала:

— Для тебя это будет одно и то же!

Азалия вновь улыбнулась, но на этот раз натянуто, и пока Брэмбл поддразнивала девочек, подстрекая их тренировать наклоны, она ускользнула к краю шатра. Облокотившись о перила, она с грустью смотрела на укутанное дымкой озеро.

Она ненавидела ощущение беспомощности. Оно скручивало ей внутренности и удушало размышлениями о том, как всю оставшуюся жизнь ей придется танцевать с мужчиной, который будет толкать ее и смеяться, когда она споткнется, или даже хуже — вовсе не взглянет на нее. Азалия не знала, сможет ли вообще кому-либо подарить реверанс из глубины души, вкладывая в него сердце и душу, и от этой мысли ей становилось дурно.

Рядом с ней зашелестели вьющиеся плети розового куста, затем свернулись и переплелись через решетку. Бутоны раскрылись объемными серебряными цветами, в середине которых мерцали жемчужины.

— Они… прекрасны, мистер Хранитель, — сказала Азалия, справившись с удивлением.

Она обернулась и увидела его, беззвучного, словно полночь. Сердце Азалии забилось быстрее.

— Вы печальны, — произнес он тихим ласковым голосом. Азалия почувствовала, как по шее расползается теплая краска смущения.

— Нет, — возразила Азалия. — Вовсе нет.

— Как скажете, — спокойно сказал он. — Но я могу угадать, о чем вы думаете. Вы думаете о том, что, если бы родились после любой из ваших сестер, то, возможно, обстоятельства сложились бы для вас по-другому. Разве не так?

Тепло смущения сменилось холодом шока и возмущения.

— Нет… вовсе… я… — сбивчиво начала Азалия.

Хранитель взмахнул одетой в перчатку рукой.

— Конечно, — продолжал он, делая шаг в ее сторону. Он стоял теперь так близко, что Азалия должна была почувствовать исходящее от него тепло, но она ничего не почувствовала. — Если бы вы появились на свет после ваших сестер, то одной из них пришлось бы принять на себя определенные обязательства. А из того, что я о вас знаю, принцесса Азалия, вы готовы пойти на всё, лишь бы уберечь их от несчастья. Взгляните.

Азалия посмотрела на танцевальную площадку. Брэмбл усадила младшеньких на пол, тогда как она сама, Дельфиния и Ева прыгали через них. Младшие сестры громко визжали, когда края юбок задевали их лица. Послышался голос Брэмбл: «Не подпрыгивай, Айви! Ты — настоящая идиотка! Хочешь, чтобы тебе снесло голову?» Азалия сдержала смех, и неприятное чувство беспомощности ослабло. Немного.

— Когда-нибудь, сударыня, — произнес Хранитель, отходя в сторону и давая возможность Азалии присоединиться к сестрам, — я смею надеяться, что мне посчастливится увидеть ваш изысканный, неземной реверанс снова.

Следующим утром девочки опоздали и на завтрак, и на уроки. Спустившись в комнатку за кухней, они увидели на столе разложенную по тарелкам остывшую кашу и также их преподавателя учителя Рамсдена. Он сидел на своем привычном месте и, на поверку, похрапывая, спал, вертикально прислонившись к своей трости.

Спал долго. Никто не проявил милосердие и не разбудил его.

— Почему завтрак так рано? — простонала Брэмбл, положив голову на скатерть. — Почему уроки так рано?

Никто не ответил, вместо этого все сонно закивали. Четырехлетняя Жасмин калачиком свернулась на стуле, зарывая лицо в подол Азалии.

Однако, вечером того же дня после длительного ремонта танцевальных тапочек девочки, в волнительном предвкушении отошедшие ото сна, прошли серебряный лес. Мистер Хранитель, кланяясь, поприветствовал их у входа и исчез с едва заметной улыбкой. Азалия обрадовалась этому — с недавних пор она нервничала и чувствовала себя неловко в его присутствии.

Обнаружив предназначенные им двенадцать изящных кружевных вееров из шелка, девочки не могли подобрать слов, чтобы описать восхищение. Кловия, искусно владеющая веерами, научила сестер, как защелкивать их на запястье, как подбрасывать их и ловить и как махать ими прямо возле носа: скромно и сдержанно. Девочки наградили ее ободряющими возгласами.

— У меня хорошо получается… потому что… потому что я стеснительная, — краснея, произнесла она.

Они вернулись через камин в свою комнату, вспоминая струившееся рябью плетеное кружево. Ночью следующего дня они изучали новые па вальса: как опускаться и подниматься в такт. Еще через день — джигу. И ночью после — моррисданс, используя серебристо-белые шелковые палочки с прикрепленными на лентах шариками.

Не хватает слов, чтобы описать эти теплые летние вечера танцев в павильоне. Эйфористические, очаровательные, восхитительные. Именно такие чувства испытывала Азалия, глядя на девочек, сияющих от радости, когда они осваивали новых па или учились балансировать на носочках или когда Азалия укрывала их перед сном — их щечки пылали румянцем, а с лиц не сходила улыбка.

— Иногда я просыпаюсь, — сказала Флора однажды утром, — и спрашиваю себя, правда ли всё это.

— Кажется, что все это снится, — сонно согласилась Злата.

Каждый день утро наступало слишком рано, и, с трудом удерживаясь на ногах, девочки одевались и, опаздывая, ковыляли к завтраку. Они ремонтировали балетки прямо там, за столом, или во второй половине дня в холодном погребе. С каждым днем танцевальные тапочки всё больше превращались в лохмотья, и Азалии приходилось обшивать их старыми скатертями, потому что шелк быстро изнашивался. Азалия понимала, что долго они не прослужат, но она была готова исколоть себе все пальцы, лишь бы они еще продержались. Ей необходимо погрузиться в серебряный лес, в танец, хотя бы еще на один вечер.