Список ненависти - [99]
Я жалок, да? В ушах так и слышался голос Криса Саммерса: «Перестань вести себя как баба-истеричка. Это же шутка».
Не знаю, если честно, насколько серьезно я помышлял о самоубийстве. Насколько близко я был к тому, чтобы наложить на себя руки. Я чувствовал себя глупо. Казалось, я должен был хотя бы понимать, хочу умереть или нет, но, к сожалению, все было не так просто.
До стрельбы мне по большей части нравилась моя жизнь. У меня были хорошие родители. Классная сестра. Даже Брэндон при желании становился неплохим парнем. Мне нравились мои друзья. Я любил потрясающую девушку, и пусть она не отвечала мне взаимностью, но была рядом – похлопывала меня по колену или плечу, привлекая внимание, или сыпала шуточками на собраниях.
Крис Саммерс с Джейкобом Кинни заставляли меня страдать, и порой мне бывало так плохо, что проведенные в школе часы приносили одни мучения, но я никогда не хотел умереть. Однако после стрельбы я чувствовал себя никчемным трусом. Полиция искала информацию, а я обладал ею, но слишком боялся ее дать. Валери прошла весь ад вдоль и поперек, чтобы очистить свое имя, а я побоялся выручить ее. Я отчаянно трусил и чувствовал дикую вину за свой страх. Копы разыскивали Джереми Уотсона. Весь город разыскивал Джереми Уотсона. Все нуждались в ответах, которые имелись у него, но никто не мог его найти. А я знал, где он находится. И ничего не сказал.
В итоге от самоубийства меня удержали мысли о газетных заголовках. Я страшился, что обо мне напишут: «Жертва издевательств на почве нетрадиционной сексуальной ориентации повесился в ванной».
Все ведь увидят только одно – нетрадиционную сексуальную ориентацию. В статьях ни слова не будет сказано о Списке ненависти, о Валери, Джереми Уотсоне, о том, что случилось за день до стрельбы, или о тех секретах, которые рвали мое сердце на части. Мама будет плакать и говорить репортерам, что не знала о моей ориентации и что я мог бы во всем ей признаться. Она будет винить себя. Отца будет мучить вопрос, почему я просто… ничего не сказал.
Никто не узнает правды. Да и важна ли уже эта правда?
Мэйсон пришел ко мне в вечер выпускного бала. От скуки.
– Больше ни за что не пойду на дурацкие танцы, даже если мне заплатят, – сказал он, запустив руку в пакет с попкорном из микроволновки, который уже сто лет валялся у меня на полу. – Видел бы ты, как нелепо выглядел Дьюс в костюме. Он теперь под каблуком у Стейси.
– Валери на танцы пришла? – спросил я, зная, как прозвучит мой вопрос, но уже не волнуясь об этом. Ник умер. Все изменилось. Так какая разница?
– Откуда ж мне знать, блин? – Мэйсон сунул в рот попкорн. – Но Дьюс видел ее на кладбище. На могиле Ника. Страшно злился, что она долго там не появлялась.
– А ему-то какое до этого дело?
– Ну как же. Она ведь виновата. Валери знала о планах Ника. Должна была знать. И ничего не сказала. Она во всем обвинила Ника. По-моему, если ты знаешь, что произойдет что-то плохое, и ничего не говоришь, то также виноват. Все равно что сам на курок нажимал.
У меня упало сердце, во рту пересохло. Я прочистил горло.
– Может, она узнала об этом слишком поздно.
– Сейчас еще не слишком поздно. Она должна сознаться. – Мэйсон скривился и кинул пакет с попкорном обратно на пол. – Гадость какая. Пойдем купим нормальной жратвы.
Но я не мог никуда идти. Кружилась голова, потели ладони. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я выпроводил Мейсона, сказав, что меня не выпускают из дома, и остаток вечера просидел на полу спальни с канцелярским ножом в руке, дрожа, плача и бормоча: «Я не могу признаться, не могу рассказать…мне нужно рассказать, но я не могу… мне нужна помощь, я недостаточно сильный, они были правы – я слабый».
Я не хотел умирать. Но и жить так дальше тоже не хотел. Не хотел быть человеком, который знал и ничего не сказал. Не хотел быть человеком с этой… картинкой… в голове – картинкой того, как умирает Крис Саммерс. Не хотел быть человеком, который знает, что Джереми Уотсон – таинственный монстр, которого все вокруг ищут, – скрывается в доме своего двоюродного брата в Уорсо, Миссури. Я не хотел больше встречаться лицом к лицу с Джейкобом Кинни, Дьюсом и даже Валери.
Солнце село, и моя комната погрузилась во тьму, а я все сидел на полу. С подбородка на грудь капали слезы, слюни и сопли. Рука так сильно сжимала нож, что занемели пальцы. Я бесконечно повторял самому себе, как мне жаль, как я зол, все повторял и повторял и повторял…
Таким меня и нашел отец.
– Что за… Дэвид? Что происходит? – Он включил свет, и мы оба заморгали.
В комнате слабо запахло растворителем, и я снова разрыдался.
– Пап… – завыл я, как малыш в машине. «Заткнись, Дилан, черт тебя подери!».
– Господи! – выдохнул отец, бросился ко мне и отобрал нож. Ему пришлось разжимать мои пальцы один за другим – я держал его так долго и так крепко, что они не разгибались. – Ты… Ты… – Он обхватил мое лицо ладонями, развернул к себе и лихорадочно оглядел. – Что случилось?
Папа сел на корточки рядом со мной, схватил за плечи и встряхнул.
– Скажи что-нибудь!
И я сказал.
Наконец-то сказал.
Одиннадцатый класс
204. Все они. ВСЕ!!! ОНИ!!!
Япония, XII век. Кацуро был лучшим рыбаком во всей империи, но это не уберегло его от гибели. Он поставлял карпов для прудов в императорском городе и поэтому имел особое положение. Теперь его молодая вдова Миюки должна заменить его и доставить императору оставшихся после мужа карпов. Она будет вынуждена проделать путешествие на несколько сотен километров через леса и горы, избегая бури и землетрясения, сталкиваясь с нападением разбойников и предательством попутчиков, борясь с водными монстрами и жестокостью людей. И только память о счастливых мгновениях их с Кацуро прошлого даст Миюки силы преодолеть препятствия и донести свою ношу до Службы садов и заводей.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.