Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - [6]

Какой-нибудь фельдшер СИЗО-6 (там в Москве баб держат) заподозрил бы у них неадекват из-за надоедливости жалоб на холод, малые и невкусные пайки, редкость бань и прогулок. Покладистый, всегда отзывчивый к пожеланиям УФСИНа, психиатр скорой медицинской помощи влепил бы им суицидальное поведение (возможны варианты), чтобы в ПБ СИЗО-2 уж точно взяли. Немного погодя девушки оказались бы у нас на Кошкином дому.

Тут бы, получив диагноз не впопыхах, как от психиатра скорой, а в положенный пятидесятидневный срок (начальственные требования варьируются), девушки узнали бы и про настоящие наручники, не поделки из секс-шопа, и про «резинку», и про аминазин с галоперидолом от всех расписанных в МКБ психических расстройств – классический коктейль, «Манхэттен» отечественной психиатрии.

Как и где Элтон собирался ласкать Лакшина, мять фашистский застоявшийся член? Что происходит в нашей психушке вечерами, ночами, в выходные и праздники? «Ложусь в два», – признается Элтон. А что до двух делает? Сестры признают, что ночами к нему в кабинет водят больных… Ловлю себя на мысли, что мне тоже уже нравится ощущать власть над больными, распоряжаться их лечением, которое многие из них воспринимают как наказание.

Рассказывал ли я, как поставил какому-то больному параноид? Элтон, делавший тому же больному справку для суда, заглянул ко мне спросить, а есть ли у того бред. Я мягко расшифровал параноид как бред. «Я знаю», – промямлил Элтон. Но ведь и его зам, Гордеева, без улыбки спрашивала меня, не от слова ли «шуба» шубообразная шизофрения?

Обновленная информация о Даршевском. Он не удавился, его задушил больной Джимаев, «чурка», как сказал контролер. «Закружившийся» Даршевский достал прыжками и ужимками тоже шизофреника, Джимаева. Последний обратился к спасительной подушке, «выключив» спавшего Даршевского навсегда. Да, пока О. В. поливает картошку, в ее отделении больные от самоубийств обратились к убийствам.

Не выдержавшая безделья исполнительная медсестра Ольга Петровна тащит меня смотреть больных II-го отделения. Третий этаж чище моего, стерильно до смерти. Зато здесь то убить хотят, то «вскрыться», т. е. резать вены. Назначаю лечение, но посмотреть истории болезни, сделать в них записи не могу. О. В. Окунева взяла истории на дачу! Там «от балды» строчит положенные каждые десять дней дневники. Приятное с полезным. Знала бы она о моих дневниках!

Грузины сидят у нас в более комфортных условиях, чем представители других национальностей. Объяснение просто: смотрящий Бутырки – грузин. Они в двушках, тогда как иные – по десять– пятнадцать и более. На общем корпусе двухъярусные кровати – порядок. В одной из камер на стене туалета (стены туалета не до потолка, потолки в старинном тюремном замке высокие) гигантская стопка серьезных книг: Достоевский, Камю… Бутырка читает. Хотя с книгами проблема, особенно у нас в Кошкином доме. До книг ли, когда не хватает мест? Новеньких кладут на пол. В некоторых камерах на кроватях спят по очереди. Говорят: когда закончится ремонт второго этажа, станет свободнее.

Ко мне в таблеточную, она же перевязочная, зэки-санитары по распоряжению сестер приволокли и подключили стиральную машину Candy. Я принимаю больных, беседую о сокровенном, а подле раковины рычит, пускает стирально-порошковый газ маленькая стерва. Целый день под ипритом без противогаза и «лепестка». Сестры довольны: «Привезу из Алексина куртку постирать!» Сестры, как и врачи, не москвичи, приезжие. Москвичи в подобных отстойниках, как наш, «по понятиям», редко работают. Опять же москвич с освободившимся психом может встретиться на улице. Кто знает, к чему приведет подобная встреча после наручников, «резинок», побочных действий нейролептиков, банального мата в адрес пациентов? Одна сестра увидела бывшего больного в кассе пригородных электричек, и бочком-бочком, «по-английски»…

У нас есть сестра Ханна, которая согласилась стать второй женой бывшего больного, таджика. Ездит к нему в гости к старшей супруге. Вроде весела. Внутри же такая боль и обида на русских «алкоголиков»!

Слушаю шум стиральной машины, нюхаю вырывающиеся из нее запахи и думаю про себя и других: весь медицинский мусор от Тулы, Твери, Саратова и Волги до Белокаменной собрался в соматкорпусе и Кошкином доме Бутырки. Наш идеолог – Лена Фимова: «У нас на скорой помощи главное было не торопиться: кто отойдет, тот отойдет; кто выживет, тот выживет!» Кальвин и Толстой подписались бы. Бог дал, Бог взял.

За малые смешные деньги отъявленные воинственные неучи и бездельники страны надели белые халаты, глумятся над больными, в обед становятся в очередь за лучшими кусками их рациона. Терапия, неправильная, в недостаточных дозировках, с перерывами из-за отсутствия препаратов в аптеке, из-за нераскладки и нераздачи по лени, особенно в выходные, «когда никто не видит», превращает работу в абсурд. Как платят, так и работаем – торжественная клятва русской убогой жизни. У большинства персонала, включая инспекторов, обслугу, сотрудников спецчасти, отдела кадров, бухгалтерии, оперов, на руках нет самых дешевых часов. Нет автомобилей, большинство – «безлошадные». А профессиональное оборудование? Стоматолог называет себя «без кресла». «Она мне кресло не дает!» Кто она? «Начальник тюрьмы разрешил мне лишь удалять». Больные воют от зубной боли. Стоматолог Аркадий, любимец Гордеевой, приходит к ней поболтать, а записавшихся к нему больных к себе в соматкорпус не выводит. Он личный друг начальника тюрьмы Комкова. Ему нечего бояться. Аркаша подсовывает мне книги по русскому вопросу: «Все в России жиды захватили. Мы живем в каганате!» Поболтает, уйдет, забыв или не захотев забрать больных на лечение.