Список Мадонны - [123]

Он пробыл в районе Рукерис до полудня, навещая его страждущих обитателей: преступников, свободных людей без денег и надежды на будущее, незамужних женщин и нагулянных ими чумазых детей, парней и девушек из Карренси, проклинавших свое туземное происхождение с той же силой, с какой они презирали англичан, с превосходством относившихся к ним. Бернард Блейк проклинал это место, но постоянно приходил сюда. Порой он провожал взглядом надушенных шлюх, но чаще внимательно всматривался в тощих, как тростник, существ, одетых в оборванные юбки и исчезавших из виду с его появлением. Он терпел их испуганное молчание, плохо скрытую подозрительность и даже трогательные жесты благодарности, которые были всего лишь свидетельством грубого стремления к выживанию, которое не стоило ни страха, ни симпатии. В лучшем случае все эти люди были рабами добропорядочных идиотов, потерявшими ориентиры и волю в поисках надежды. И все же Ламар могла появиться на свет в этой безысходности, подобно прекрасной бабочке, вылезающей из куколки, живущей в грязи. По крайней мере, он надеялся на это тогда, когда впервые оказался в лачугах этих несчастных и встретился там с их дочерьми. Но он не нашел ничего, кроме похоти, страха и, более всего, бесцельности жизни. Он понимал, что пугает их, но не обращал на это внимания. Он чувствовал, как они преклонялись перед его белой сутаной и избегали взгляда его темных глаз. Страх зачастую вызывает высшую степень уважения.

Но ему нужно было проводить там какое-то время, читать проповеди и совершать бессмысленные обряды. Здесь, в Рукерис, как и повсюду в этой анархической стране, Бернард Блейк практиковал выдуманный им самим бойкий ритуал. Вместо положенных на литургии молитв он произносил ничего не значившие фразы по-латыни. Однажды, отпуская грехи мелкому воришке, он по-арабски процитировал Коран. Он полностью заменил выдумкой все свои религиозные обязанности. Он дремал во время исповеди, тихим замогильным голосом вещал людям, потерявшим способность двигаться, о целительной силе чудесных вод, внушал больным беременным женщинам, что плодородие равно святости, и рассказывал о небесных пиршествах семьям, у которых желудки сводило от голода.

Этот день ничем не отличался от других. Был полдень, и ему предстоял еще один визит, когда он пробирался мимо ветхих домишек, переступая через неподвижные тела и полупустые бутылки, валявшиеся рядом с ними. Он задержался на миг, прежде чем войти в лачугу с потрескавшимися стенами, принадлежавшую Филиппу Брэнстону. Внутри было темно и пахло застоявшейся мочой. Единственный жилец лежал на грязной койке и слабо дышал. Но как бы ни был он близок к смерти и ни приветствовал Бернарда взглядом, полным облегчения, умирать ему суждено было в одиночестве.

Вместо положенного получаса Бернард Блейк потратил на него всего пять минут. Это было самое быстрое соборование из тех, которые он когда-либо проводил. Он опустил большую часть обряда, лишь небрежно совершив помазание крестом. Он не мог заставить себя коснуться кожи умирающего человека. Хотя он знал, что Полдинг спросит его об этом. И не то чтобы Бернард не умел лгать, но от таких людей всего можно было ожидать. Кто-то с пытливым взглядом и болтливым языком мог заметить его отсутствие. О Боже, как он ненавидел Рукерис. Но он вынужден был бывать здесь и помимо указаний Полдинга, так же как и в самом ненавистном ему месте. Посещение фабрики для женщин-заключенных в Парраматте заставляло его испытывать физическую боль настолько сильную, что он почти убедил себя в том, что Ламар не могла появиться там. Но в округе было так мало женщин, что ее нужно было где-то искать. Если ее не было нигде, то в конце концов его ждало только безумие.

* * *

Пока Бернард шел вверх по Кинг-стрит, ему пришлось переброситься словами с несколькими людьми. Прохожие прикладывали руки к шляпам и слегка кланялись при встрече с ним. Некоторые при этом даже улыбались, а несколько человек назвали его по имени. В ответ они получали лишь скупое слово и жгучий взгляд. Магазины в этом месте представляли собой жуткое скопление всякой всячины. Здесь рядом можно было увидеть все: от висевшего на крюках мяса и рыбы с остекленевшими глазами до женских украшений и их парфюмерных атрибутов. Скрежет гончарного круга, груды горячих слоеных пирожков с бараниной, запах пива и постоянный смех сопровождали это разнообразие. Но самым неприятным были пустые взгляды тех, кто бродил здесь, принюхиваясь и шелестя юбками, как бледные змеи. В этой нищенской торговле не было никакого проку и удовольствия. А он вынужден был ходить повсюду и искать.

Он начал переходить открытое поле, обходя грязные лужи и ускоряя шаг, поскольку уже начали падать первые капли дождя. Небольшая церковь, которая в мечтах Полдинга должна была превратиться в кафедральный собор, была едва различима, после того как дождь усилился. Бернард Блейк побежал. Он никогда не видел таких дождей, как в Новом Южном Уэльсе: тяжелых и густых, словно туча разверзалась прямо над вашей головой. К тому времени как он добрался до скромного каменного дома, в котором они с Полдингом располагались, когда бывали в Сиднее, он промок до нитки. Там у него было место для сна и работы, ничего более. Во всем доме было только одно приличное помещение: отчасти библиотека, отчасти общая комната, в которой Полдинг принимал гостей и где в час каждого второго дня он встречался с Бернардом Блейком, чтобы обсудить церковные дела. Бернард Блейк посмотрел на часы. Было без двух минут час, а Полдинг слыл пунктуальным человеком. Но он не собирался бояться гнева этого монаха, ставшего администратором, больше, чем уже боялся.