Спикосрак капитана Немова - [9]

– Я – домой, – сказал я Щелчкову. – Сегодня мама обещала испечь пирог.

– С капустой, – кисло ухмыльнулся Щелчков. – И подгорелый, – добавил он, глотая слюну.

– Сам ты с капустой и подгорелый, – отмахнулся я от Щелчкова.

– А у нас сегодня макароны по-флотски. И компот, – сказал Шкипидаров.

Мы перешли набережную и направились к Климову переулку. Перед тем, как в него свернуть, я тихонечко заглянул за угол и внимательно осмотрел местность. Все спокойно: ни Матросова, ни его дружков в переулке не наблюдалось. Без приключений мы дошли до Прядильной. По дороге Шкипидаров поведал нам о своих сегодняшних подвигах.

– На рынок я за семечками ходил. А Гмырин, есть там такой, семечками торгует и всяким, так вот, этот самый Гмырин, когда я над прилавком нагнулся, хвать с моей головы фуражку, схватил и не отдает. Да еще моей же фуражкой дергает у меня перед носом, будто с собачонкой играет. Я хочу у него фуражку отнять, а он дерг ее на себя да дерг, дерг на себя да дерг. Потом пустил мою фуражку по ряду, там все у него друзья-приятели, а толстый, который с мясом, взял мою фуражку и смеха ради под свиную голову подложил. Я – дерг, уже чуть не плачу, а он мне селёдиной по рукам, они там селедку чистили, вроде как собирались обедать. Ну, я отошел в сторонку, пропала моя фуражка, думаю, а в это время у стенки народ зарыпался, кого-то там у стенки поймали. Все сразу повернулись туда, а толстый, чьим рылом была моя фуражка накрыта, тот вроде как вообще из-за прилавка ушел. Я хвать свою фуражку из-под свиньи, а она к свиному рылу прилипла и никак от него, зараза, не отлипает. Тут я словно взгляд на себе почуял, серьезный такой, внимательный. Я, не глядя, схватил и рыло и головной убор, ну, и дунул оттуда во все лопатки. Как бежал – не помню, очнулся уже на дереве.

– Дела… – загадочно протянул Щелчков.

– Да уж, – поддакнул я.

О своем походе на рынок мы пока ему говорить не стали.

– Покедова, – сказал Шкипидаров и повернул домой.

Шкипидаров жил в угловом доме, первый подъезд направо; нам, Щелчкову и мне, чтобы дойти до дома, нужно было перейти улицу. Со Щелчковым мы были соседи, жили в одной квартире и сидели за одной партой. Учились мы в классе «а», Шкипидаров учился в «б».

– Макаронам по-флотски передавай привет, – крикнул ему в спину Щелчков.

– И компоту, – добавил я, но Шкипидаров уже скрылся в подъезде.

Пропажу я обнаружил лишь на подходе к дому. В брюках не было коробка. Я судорожно рылся в карманах, исподлобья присматриваясь к Щелчкову. Дружба – дружбой, а кто его знает – может, стыбзил, пока мы Шкипидарову помогали. Я был мрачен и перестал доверять людям.

– Ты чего? – спросил наконец Щелчков, не выдержав моего упорного взгляда. – Ключ потерял?

– Так, ничего. – Я попытался придать себе равнодушный вид. – Слушай, Щелчков, там, под деревом, ты ничего такого не находил?

– Такого это какого? – тупо спросил Щелчков, явно не понимая вопроса.

– Ну, маленького такого, квадратного, вот такого. – Я жестами изобразил коробок. – С интересной такой картинкой.

– Маленького? Квадратного? Нет, не помню. Не было там ничего квадратного, кроме рыла. А почему ты спрашиваешь?

– Ты иди, я – сейчас, – сказал я тогда Щелчкову и стремительно припустил на набережную.

– Погоди, ты что, ты куда? Твоей маме-то что сказать?

Но я Щелчкова уже не слышал, я уже пробегал Климов, держа курс под тополь на набережной. Во мне еще оставалась надежда, что коробок где-нибудь там, вывалился из кармана случайно, когда мы разбирались со Шкипидаровым.

Я сидел, угрюмый, возле окна и думал о событиях дня. Ничему-то я был не рад – ни маминому воскресному пирогу, который был не с капустой, а с творогом, ни общественному коту Василию, который, по случаю воскресенья, скрывался в нашей комнате от соседки. Ни даже своей коллекции этикеток, которая вдруг поблекла и поскучнела без пропавшего коробка с ракетой. Почему-то я нисколько не думал, как он у меня появился. Мои мысли были про то, как коробок исчез. Я подозревал всех по очереди – Щелчкова, Шкипидарова, рыболова. Особенно рыболова с его слепящей, будто прожектор, лысиной.

Родители ушли в гости. На кухне хозяйничала Сопелкина. Это значило, что никому из соседей на кухню прохода не было. Там властвовал едкий чад, стреляли со сковородки шкварки, а опасные чугунные утюги высматривали себе подходящую жертву. С Сопелкиной предпочитали не связываться, во всех коммунальных ссорах она правила колесницей победы, а поверженные в прах противники с ужасом уносили ноги от ее ядовитых стрел.

В комнату заглянул Щелчков, увидел меня насупленного и задумался – входить или не входить. Я кивнул, он вошел, робея. Щелчкову я уже все рассказал. Но, кажется, он мне не очень поверил. Ухмылка, во всяком случае, с которой он меня выслушал, говорила скорее против, нежели за.

– На, я тебе книжку принес. – Он протянул мне сильно трепанного «Человека-амфибию».

Я взял книгу, бросил на подоконник и уставился на чешуйчатого Ихтиандра, нарисованного на зеленой обложке.

– Не понравился мне тот рыболов. И лысина мне его не понравилась, и то, что он все время молчал, – повторил я в который раз, отколупывая от Ихтиандра чешуйки.