Спецназ всегда Спецназ. Прорыв диверсанта - [19]

Саша сунул его книжку в карман, вытянул из кобуры наган, из кармашка на кобуре – плоскую картонную пачку патронов. Заглянул в кузов. Бойцы успели покинуть его при налете, только у задней стенки кабины лежал брошенный в спешке вещмешок.

Саша вытащил «сидор» и поспешил в лес. Дышать смрадом не было сил.

Отойдя подальше, он уселся на ствол поваленного дерева и развязал «сидор». Обычные солдатские вещи: вафельное полотенце, бритвенный станок, пачка патронов к «трехлинейке», запал от гранаты, кисет с махоркой. И – удача! Банка бычков в томате. Наверное, выдали как НЗ или сухой паек. Жаль, открыть нечем. Очень не хочется, но придется возвращаться к разбомбленной автоколонне, чтобы поискать нож или что-то другое, чем можно вскрыть банку.

Оставив вещмешок, Саша пошел к машинам.

Густой трупный запах напрочь отбивал любые желания, оставляя только одно – лишний раз глотнуть чистого воздуха.

Рядом с убитым бойцом он увидел лежащую на земле винтовку СВТ с примкнутым штыком. «А вот это – то, что надо!» – обрадовался Саша. Отстегнув штык от винтовки, он быстрым шагом, почти бегом, вернулся к поваленному дереву.

На мосинских трехлинейках штыки были игольчатые, четырехгранные. Ими можно было только колоть. В повседневной жизни бойца такой штык – вещь бесполезная. Другое дело – штык СВТ, самозарядной винтовки Токарева. Плоский, вроде длинного ножа, по типу немецкого маузеровского. При нужде им и консервы открыть можно было, и ветку срезать.

Саша обтер штык о рукав рубашки, вскрыл банку, и, пользуясь штыком, как ложкой, поел. Хороши бычки, жалко только, что банка маленькая. Однако, несмотря на скудость завтрака, он почувствовал прилив сил. Теперь можно и оружием заняться.

Провернув барабан револьвера, он осмотрел камеры. Все семь тупорылых патронов были на месте. И револьвер попался неплохой, офицерский, с самовзводом, выпуска еще Тульского оружейного завода Его Императорского Величества. А вообще-то были еще и револьверы солдатские, без самовзвода.

Саша сунул револьвер в правый карман, картонную пачку с запасными патронами – в левый. А что со штыком делать? В руке нести неудобно, ножен к нему нет, но и выкинуть жалко. Не найдя в себе силы расстаться со штыком, он осторожно заткнул его за ремень. Небезопасно, конечно, обрезаться можно – одна сторона клинка острая, как бритва.

Александр попрыгал, как их учили в спецназе, чтобы проверить – не бренчит ли на нем что– либо. В противном случае звуки могли его выдать. И – снова вперед.

Съеденные бычки в томате давали о себе знать легкой изжогой, и потому в первом же встреченном ручье он напился воды – чистой, прохладной.

Шел до полудня, пройдя не менее двадцати километров. Ноги после вчерашнего марш-броска немного гудели, и Саша сделал привал. Он полежал с полчаса, пролетевшие до огорчения быстро. Вставать и идти надо, а так не хотелось!

Через километр Александр наткнулся на деда, собиравшего в лукошко грибы. Он-то и сам видел грибы по пути, только собирать их боялся, поскольку мало что в них смыслил.

Дед от неожиданной встречи даже лукошко уронил. Но, разглядев подслеповатыми глазами, что перед ним свой, крякнул с досады и стал собирать в лукошко рассыпавшиеся грибы.

– Бог в помощь, дедушка! – поприветствовал его Саша.

Дед в ответ пробурчал что-то невнятное.

– Не подскажете, село или деревня поблизости есть?

– Есть, как не быть. Житковичи называется. Только не ходи туда, там немцев полно. Избы наши заняли, ведут себя как хозяева. Кур постреляли, баб наших сварить их заставили, да и пожрали, чтоб они подавились ими.

– А вы-то где живете?

– Где? В сараях да на сеновале.

– Про фронт, про наших не слышал ничего, дедуля?

– Радио у нас нет, газет тоже. Немцы говорят – скоро Москву возьмут – до осени. Да еще и гогочут, сволочи!

– Ну, это вилами по воде писано, – уверенно возразил Саша.

– Немцы-то все здоровые, откормленные – как бычки. А на наших я насмотрелся, когда отступали. Голодные, на ногах обмотки, винтовки – и то не у всех. Как им победить-то?

– Ничего, дедуля, будет и на нашей улице праздник, попомни мои слова.

– Да ты на себя-то давно смотрел? – усмехнулся в усы дед. – Не лучше тех, что отступали.

Саша промолчал. В словах деда все было правдой. И отступаем мы, и едим не досыта, и на ногах ботинки с обмотками, а не сапоги, как у немцев. Да и с оружием пока худо, как и с боеприпасами. А все равно отлаженная немецкая машина сломается, увязнет на наших просторах. И мы будем в Берлине, а не немцы в Москве!

Колюч дед, ершист, но ведь правду говорит. А правда не всегда нравится. Да и что бы он сам говорил, окажись на месте деда? До войны ведь из каждого репродуктора настойчиво утверждали: нет Красной армии сильнее, мы врага шапками закидаем, и воевать будем малой кровью на чужой территории. На деле же не успела война начаться, как немцы уже заняли Минск, Могилев, Рогачев, стоят перед Оршей, от которой до Москвы – меньше пятисот километров. Армия же отступает, у красноармейцев не хватает винтовок, патронов, не говоря уж о танках. А самолетов краснозвездных с началом войны в небе вообще практически не видно. Вот и думай, что хочешь. Конечно, Родина – она как мать, любишь ее за то, что она у тебя есть. Хотя временами Родина не всегда ласкова к своим сыновьям, а порой и просто жестока.