Спецназ обиды не прощает - [39]

МанДэВэ, ЁПэРэСэТэ, — проезд везде, по Ичкерии, по Грузии, по Дагестану, никакого досмотра.

Он вдруг остановился и оглядел собравшихся.

— Не отвлекайся, брат, — сказал Ковальский. — Нам-то все равно, кто ее брал. Интерес чисто технический.

— Чисто технически это было так, — продолжил Махсум. — Машина выходит из поселка, сворачивает на дорогу и сто метров едет до поворота. За поворотом блок. Охрана еще из поселка не выехала, пересчитывают бабки.

Эти сто метров до поворота «ниву» никто не видит. На дороге стоит «камаз». Около него «ваишник»[12] разбирается с водилой. Машет палкой, чтоб машина встала. В «ниве» думают, что это с блока «ваишник». У них бумаги хорошие, они тормозят. Один даже вышел, как баран. Из грузовика его кладут «винторезом»,[13] потом водителя. Моментом трап из кузова, убитого обратно в «ниву», ваишник за руль и по трапу — в «камаз». Я долго рассказываю, а там это за две секунды сделали. «Камаз» спокойно едет через блокпост, и прямой дорогой едет куда надо. У него тоже хорошие бумаги были.

— Красивая история, — сказал Ковальский. — Но над деталями еще работать и работать. Если там вся дистанция была сто метров, а машина подъехала к снайперу еще ближе, как же он, бедный, стрелял? На таком расстоянии «винторез» не нужен, оптика только мешает. Лично я бы выбрал «стечкина» с глушителем.

— Тут тебе не базар, тут тебе война, — укоризненно сказал Махсум. — На базаре помидоры можешь выбирать сколько хочешь. На войне бери что дают. Потом, у «стечкина» патрон слабый. От «винтореза» знаешь, какие дырки? Голова как арбуз разлетелась. Хватит. Говорим много. Пойдем лучше покурим, не могу больше терпеть.

Они несколько раз выходили покурить. Над городом уже висели звезды, и светился тонкий, чисто турецкий полумесяц.

Иногда рядом с этим полумесяцем возникал второй, а то и третий, и Панин начинал энергично растирать уши, чтобы больше не пьянеть.

15. По местам боевой славы

Ковальский задремал за столом, сложив кулаки под щекой. Фикрет затащил водителя в пункт дегазации, раздел и поливал его из шланга. Панин рассеянно передвигал на столе остатки закуски, совершенствуя свою схему. Вдруг он оглянулся и спросил:

— А Махсум? Где он?

— Курить пошел с тобой, — пробормотал Сергеич, не открывая глаз. — Куряки. Лучше бы пива достали еще. Пить охота.

Через несколько минут Панин понял, что Муртазанов исчез, и убрал со стола помидор. Схема стала выглядеть не так живописно, но зато проще. Не было ни зажигалки, ни помидора, ни луковых стрелок. Только пара огурчиков в окружении чесночной шелухи.

— Сергеич, подъем, — сказал он.

— Не моя смена, — отрезал спящий Ковальский. — С двух часов заступаю. По московскому времени.

— Подъем, тревога. Заложник сбежал.

Ковальский поднял голову, протер кулаками глаза и сказал:

— Далеко не уйдет. Найдем по следу. Он ствол захватил?

— Естественно.

— Значит, не пропадет, — сказал Ковальский. — Пойдем, поищем. А то опять вляпается в историю.

— Вы куда? — спросил Фикрет.

— Скоро придем, — успокоил его Панин. — Может, он свалился тут поблизости где-нибудь. Пил же наравне с нами.

Он и сам заметил логическую уязвимость этой фразы. Из нее следовало, что они тоже должны свалиться где-нибудь поблизости. Но они не свалились. Спотыкаться спотыкались, это было. Но чтобы свалиться? Они шагали по шпалам, перелезали через забор, на четвереньках пробирались под трубопроводами и вышли, наконец, на асфальт. Ветер шумел в голых кронах деревьев. Цепочка фонарей освещала пустую улицу.

— Постой, надо привести себя в порядок, — сказал Вадим. — Мы уже в черте города. Здесь очень важно выглядеть прилично.

— Ну и как я выгляжу? — спросил Ковальский, пригладив усы.

Вадим отлепил от его плаща шматок рубероида, отряхнул песок, носовым платком стер со спины известковое пятно. Потом попросил осмотреть себя. И тут же пожалел об этом, подвергнувшись энергичным шлепкам и потряхиваниям.

— Хорош, — заключил Сергеич, поставив его на асфальт. — Просто король паркета.

Если не считать домов с темными окнами и закрытых магазинов, город начинался с павильончика, над которым горела неоновая вывеска «KAFE». Внутри было светло и тепло, по крайней мере, здесь не было пронизывающего ветра.

За одним из столиков сидели трое ночных прожигателей жизни, они пили чай и курили одну сигарету по очереди. Нежная мелодия лилась из радиолы — гитара, кларнет, восточные барабаны…

Сергеич устроился на шатком стуле, а Вадим подошел к стойке. Прожигатели жизни даже не повернулись в его сторону. Им было хорошо. Из-за стойки поднялся старик в когда-то белой куртке чайханщика.

Панин немного понимал по-азербайджански, но говорить стеснялся. Тем более сейчас, когда ему совсем необязательно было показывать свои познания, а потом объяснять их происхождение.

— Добрый вечер, — сказал он и услышал, что прожигатели жизни заскрипели своими стульями. — Вода есть?

— Есть.

— Бадамлы?

— Нарзан.

— Жаль, — сказал Вадим. — Две бутылочки нарзана. Русские деньги берете?

— Пятьдесят рублей.

— Спасибо.

— Садись, — сказал чайханщик. — Сейчас будет вода.

Он подсел к Сергеичу. За соседним столиком послышались приглушенные голоса.