Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939–1945 - [49]

Ведь казни «агентов, партизан, подрывных элементов, подозрительных лиц, пособников шпионов и саботажников, пытавшихся вредить германской армии»… – и он резким голосом закончил: – …По моему мнению, были проведены в полном соответствии с положениями Гаагской конвенции».

Блобель не стал называть статью Гаагской конвенции, которая санкционировала убийства «подозрительных лиц». И он не выказал ни малейшего намека на осознание того, что казнь, основанная всего лишь на подозрении, и есть то, что принято называть убийством первой степени. Отелло предстоит множество веков гореть в «стекающих потоках жидкого огня», прежде чем ему будет прощена вина за удушение Дездемоны.

Когда обвинитель спросил Блобеля, испытывал ли он какие-то моральные терзания оттого, что ему приходилось убивать женщин и детей, он ответил отрицательно, потому что «каждый шпион и злоумышленник знал, что ожидало его в случае ареста». Он не стал уточнять, в каком смысле женщины и дети могли быть шпионами и злоумышленниками.

А еще Блобель отметил, что казни часто носили характер ответных мер возмездия. Он считал, что казнь десяти врагов за одного «убитого» немецкого солдата не представляла собой нарушения пропорций ответных мер, поскольку «в других странах тоже практиковались меры возмездия, давались соответствующие приказы. Были случаи, когда от 100 до 200 человек платили своей жизнью за одну, если ссылаться на хорошо известный приказ генерала Эйзенхауэра».

Удивленный услышанным, я спросил: «Вы говорите, что существует хорошо всем известный приказ генерала Эйзенхауэра, где он отдает распоряжение казнить 200 человек за одного?»

Он ответил раздраженно: «Все немцы знают, ваша честь, что генерал Эйзенхауэр отдал приказ за каждого убитого американца расстреливать по 200 немцев». Обвиняемый превращался в обвинителя.

Зал был полон людей, многие из которых, разумеется, были немцами. Я сделал жест рукой слева направо, чтобы привлечь к себе внимание всей аудитории.

«В этом зале находится множество немцев. Не могли бы вы указать хотя бы одного, кто знал бы о приказе, на который вы только что сослались?»

Бородатый обвиняемый неподвижно сидел на стуле и не отвечал. Я спросил адвоката Блобеля, знал ли он о таком приказе. Доктор Хейм сказал: «Нет, ваша честь».

Я спросил обвиняемого, имел ли он возможность лично ознакомиться с тем приказом, и, когда он ответил, что сам не читал его, я спросил его, знаком ли тот приказ кому-то из присутствующих в зале суда юристов. На это Блобель ответил утвердительно. Тогда я направил свой взгляд сначала на группу адвокатов, сидевших за своими столами, а затем на группу обвинения.

«Итак, кто-то из этих юристов знает о приказе, не так ли?»

Блобель выкрикнул: «Да!»

«Кто из них?»

«Например, доктор Хейм читал об этом».

«Доктор Хейм уже заявил, что ничего не знает о таком приказе. Назовите еще кого-нибудь».

«Я не знаю других. Я только предположил, что эти люди должны знать об этом».

Он предположил, что, возможно, Олендорф был в курсе дела, но Олендорф на этот раз позволил себе одну из своих редких улыбок. Он ненавидел Блобеля, считая его лжецом, и ему доставляло удовольствие смотреть, как тот, по выражению Олендорфа, «варился в собственном соку».

На мой вопрос о том, мог ли он назвать хотя бы одного обвиняемого, который мог бы объявить, что видел этот приказ, Блобель ответил: «Мне придется спросить каждого из них по отдельности».

Я повернулся к обвиняемым: «Трибунал обращается с вопросом ко всем подсудимым. Свидетель заявил, и, конечно, каждый из вас слышал, что именно он заявил, что был отдан приказ генерала Эйзенхауэра о казни за каждого убитого американского солдата по 200 немцев… Кто-либо из присутствующих в этом зале обвиняемых слышал об этом приказе? Пусть поднимет руку тот, кому приходилось об этом слышать».

Обходя взглядом Олендорфа, Блобель обращал свирепый огонь своих глаз на каждого из обвиняемых по очереди, будто надеялся силой взгляда заставить кого-то из них поднять руку в знак поддержки его утверждения. Но вверх никто не поднял даже одного пальца. Все обвиняемые сидели будто окаменев. Я подождал одну или две минуты, а потом снова обратился к разозлившемуся Блобелю: «Никто из обвиняемых не поднял руки. Поэтому вернемся к вашему первоначальному заявлению, что каждый в Германии знал об этом приказе. Не желаете ли вы отказаться от этого заявления?»

Самоуверенная высокомерная борода упала на грудь своего обладателя. Поникли и огненные усы. Сквозь заросли волос послышалось бормотание: «В сложившихся обстоятельствах я вынужден просить у вас прощения».

Блобель был злым гением пресловутой массовой казни в Киеве. В сентябре 1941 г. евреи этого города были заранее предупреждены, что 29-го числа им следует собраться на общественной площади со всеми пожитками, так как они подлежали «переселению». Многие из них с удовольствием выполнили это указание, так как мечтали оставить город, доведенный до ужаса железным кулаком войны. Длинная колонна грузовиков проследовала сначала за своей добычей, а затем и в «район переселения», где все сразу же были поставлены под прицелы винтовок. Никогда Блобель, будучи архитектором, не планировал и не выполнял работ над проектом с такой эффективностью, как сейчас, когда речь шла об уничтожении человеческих жизней. Жертвы сердились за долгое ожидание, их мучили сомнения, неудобства, недостаток пищи и отсутствие крыши над головой, а также беспокойство за принадлежавшие им ценности и другое имущество.