Специалист в Сибири. Немецкий архитектор в сталинском СССР - [15]

Две недели я лежу в постели, пока наконец температура не спадает, и я рискую сделать первые шаги. Врач, которая так хорошо меня лечила, женщина вполне европейская. Она выписывает мне справку об особом уходе и освобождает на 14 дней от работы.

Обь

Ожидание. Корабль. Матросы. Томск. Теория и практика.

Я решил не проводить дни выздоровления в жарком и пыльном Новосибирске, а проехаться несколько сот километров на пароходе вверх по Оби до Барнаула и Бийска.

Однажды вечером, после неоднократных звонков в порт, пришло известие, что пароход из Томска придет в город на следующее утро. В семь утра я прибыл с чемоданом в «порт». Он состоял всего лишь из двух причалов и очень длинной полосы земли около ста метров шириной. На этой обнесенной прочным забором территории — хаос из бочек, досок, сараев и т. п. Перед главными воротами на эту площадь, так же как и перед главным вокзалом необозримая толпа людей, расположившаяся лагерем на земле с детьми и скарбом. Я протиснулся к справочному бюро, воспользовавшись своим правом иностранного, специалиста не стоять в бесконечной очереди, состоящей из нецивилизованного народа. Неприветливая, как и все служащие русских справочных бюро, товарищ сказала, что мой пароход подойдет через два часа, то есть в 9 часов. Неподалеку от справочного бюро я сажусь на чемодан, жду и разглядываю ставший лагерем народ, который, в свою очередь, глазеет на меня. Жду и удивляюсь самому себе, что я больше не раздражаюсь из-за опозданий. Напротив, я уже сейчас знаю, что до наступления темноты вряд ли окажусь на пароходе. Я ничего не могу тут изменить и просто жду — терпеливо как и все люди, некоторые из них ждут здесь уже днями и неделями. Через два часа, в 9 утра, я еще раз справляюсь насчет парохода, выясняю, что он придет только через четыре часа, значит в 1 час дня. Я не удивляюсь, я жду. Если бы я смог сдать свой чемодан, то вернулся бы обратно в город. Но с чемоданом мне нужен извозчик, а он стоит целых 20 рублей.

Тогда я пытаюсь пробраться на территорию порта, но охрана не пускает без билета, а билеты будут только тогда, когда у придет пароход. В час дня я выясняю, что пароход непременно придет в 3 часа, и действительно в 4 часа я вижу, как он причаливает. Толпа хлынула внутрь, и мне удается, минуя охрану, в гуще людей попасть на территорию порта. Я сказал себе, что если теперь мне удастся добраться до коменданта порта, то самое плохое будет позади. И через час мне это удалось. В маленьком помещении деревянной будки вокруг шефа толпилась вопрошающая и дискутирующая группа людей. Хорошо, что в моей одежде имелись отличительные признаки иностранца: шляпа, воротничок и, главное, жилетка; поэтому шеф оставляет всех прочих и обращается ко мне. Мы быстро понимаем друг друга, и он любезно просит меня подождать у него — он все устроит. Я наблюдаю за шефом, люди приходят и уходят, много разговоров и споров.

Около семи часов, поговорив по телефону, мой комендант сообщает, что пароход вряд ли в этом сезоне поплывет дальше, обнаружилась серьезная поломка котла.

У меня нет слов. Все ожидание было напрасным. Шеф ругается с пятью людьми, зашедшими в комнату, комиссией, которая исследовала поломку.

— Ни одного специалиста во всей комиссии. И даже если имеется один, который что-то понимает, обязательно должна быть создана целая комиссия, которая многочасовыми разговорами только все тормозит, — озлобленно говорит он мне потом.

— Но вы можете поплыть вниз по Оби на Томск, сейчас как раз придет пароход из Барнаула. — сообщает он мне утешительно, когда я встаю. — Сидите, он скоро придет. Я снова жду, жду весь, вечер, пока наконец в 12 часов ночи не приходит пароход. Часом позже я уже располагаюсь в просторной одноместной каюте первого класса и усталый ложусь спать.

Грохот будит меня утром в полседьмого. Я выглядываю наружу. Да, мы все еще в Новосибирске. Загружаются дрова для котла. Я как раз кончаю одеваться, как мы отчаливаем — через 24 часа после моего прибытия в порт. Медленно, против течения входим мы в фарватер, разворачиваемся и плывем вниз по течению. Быстро исчезает из глаз низкое море городской застройки.

Широкая и желтая, катится Обь через бесконечную плоскую равнину; поток разветвляется вокруг многочисленных островов. Песчаные берега орошаются неравномерно, и степной ландшафт сменяется темно-зеленым хвойным лесом, пронизанным цветными пятнами берез и осенними красно-желтыми лиственными лесами. На больших участках лес спускается к самому берегу, отдельные стволы лежат один на другом, подмытые течением корни торчат фантастическими переплетениями из песчаного дна: тайга, дремучий сибирский лес. Время от времени на высоких берегах показываются бедные деревни. Среди убогих деревянных хижин, как бы связанных глухими заборами из хвороста в одно целое, светится белым церковка, единственное каменное здание, увенчанное поблескивающими золотом луковками.

Я предпринимаю прогулку по кораблю. Он довольно старый и носит вместо прежнего названия «Екатерина» новое — «Дзержинский», по имени широко известного организатора транспортного дела. На главной палубе две отдельные группы по 25 кают первого и второго класса с двумя обеденными салонами. Вокруг широкая крытая прогулочная галерея. Среди пассажиров многие в партийной униформе, военной или ГПУ. На нижней палубе ужасная теснота, один сплошной оборванный клубок людей. Вид такой орды мне уже не нов, и я не нахожу его больше таким чудовищным, как в первые дни в Сибири. Некоторые из этих оборванных личностей пытаются проникнуть на нашу палубу, и команда постоянно занята тем, чтобы наводить порядок в обществе. Однако вечером кое-кому удается под защитой темноты найти место для сна под лавками на обходной галерее. Пара бездомных детей едет зайцами в спасательных шлюпках. Каждый день их гнезда разоряются под громкий смех и всеобщее одобрение.