Спасти СССР. Часть 3 - [102]

И все это время — до Брежнева — гражданская продукциябыла на положении пасынка у ее величества оборонки. Еще круче, кстати, то, что у нас принято решение для оборонки делать все самим, от и до. Даже американцы некоторые образцы оружия покупают у союзников. А мы[73]?

Зато закупили фильмы — французские, итальянские. А восточноевропейские у нас только так идут. Люди смотрят фильмы, читают книги. Те же детективы Хмелевской. И уровень жизни там — они для себя понимают.

И задают вопрос — а почему у нас не так?

А к нам приходят военные и говорят, что надо денег на ракеты. И танки. Потому что старые устарели. Да, опять. И если денег им не дать…

А людям на это… Нас рать. Они видят чего у них нет.

Так что извини, Егор, но частично — упреки справедливы.

— Егор, кто ж в себе то будет проблемы искать?

Но Лигачев дальше погружался в проблему

— Дожили. И где тут партийная работа? Где — первички?

…

— Ну, очковтиратели. Я им насую

— Нет.

Лигачев уставился на меня

— Партию пока не трогаем. Никого не кошмарь

Лигачев поежился

— Словечки у тебя, Михаил Сергеевич, хоть записывай. Не кошмарь.

— Партия недорабатывает, это верно. Но не в том, что не разъясняет, а в том, что не доносит. Истинных масштабов недовольства мы не знаем. И что самое плохое — знать не хотим.

…

— Вот скажи, как бы ты решал проблему?

Лигачев подумал, потом начал говорить. Как я и ожидал, предложения не выходили за рамки расширения полномочий госконтроля, создания каких-то комиссий с участием населения, приема граждан и усилением контроля за реагированием на жалобы. Я все это терпеливо выслушал, потом сказал.

— Все это хорошо, Егор. За исключением одного — единственного «но». Все это уже есть, в той или иной мере внедрено, опробовано, работает. И у меня вопрос. Если это хорошо работает, то почему столько недовольства. А если это плохо работает — почему ты думаешь, что заставишь это работать хорошо?

…

— Я вот думаю, Егор, о месте закона в жизни нашего общества. Причем не абстрактного закона — а вполне реального, и самое главное — защищаемого. Не кажется тебе, что у нас роль закона исторически оказалась приниженной, и вот в этом то — и состоит основная причина такого вот подспудного недовольства? Вопрос ведь даже не в качестве самого закона, а в его применении. Способен ли он своим применением искоренить наши пороки. Не все, но многие.

Лигачев подумал, потом с сомнением сказал

— Да я бы не сказал. Что у нас — закона нет, или чего нет? Не понял я тебя.

— Вижу что не понял. Скажи, может ли обычный советский человек подать в суд на государство? Нет, подать то он теоретически может, но решится ли?

— Почему нет. Сколько подают, и инвалидность, и алименты.

— Давай, справки закажем. Но думаю я, со времен Сталина — человек смотрит на государство, и на нас, чиновников — как на всесильных людей, не как на слуг, а как на хозяев — а это неправильно. И исправить это не на словах, а на деле — может лишь закон и суд. Если мы сделаем суд не государственным органом, а высшим арбитром, а закон выше государственной воли — может что и к лучшему изменится. А люди перестанут просто копить злобу, а начнут защищать свои права.

Лигачев выслушал мой спич

— Ну, это, по-моему, тоже перехлест, Михаил Сергеевич. Я понимаю, ты юрист, закон уважать научен, и это правильно конечно. Но ставить закон выше государственной воли… для чего тогда закон вообще?

— Увидишь. Но поверь — это правильно.

Весь остаток дня разгребал бумаги.

Обрадовали узбеки. По подписке собрали деньги на строительство в Ташкенте памятника М.С. Горбачеву. Позвонил в Ташкент, узнал, сколько собрали, сказал, чтобы собрали еще и построили школу имени М.С. Горбачева. Обещал прислать денег и что приеду на открытие.

Восток дело тонкое. Обижать людей легко — последствия тяжелые бывают.

01 сентя бря 1985 года

Вильнюс, Литовская ССР

Вильнюс был третьей и последней республиканской столицей, которую он планировал посетить — так получилось, что Валовой должен был проехать в Минск, где намечалось совещание по машиностроению в республике, а он самолетом — домой. И вот тут то вот — Егор Тимурович Гайдар, сын контрадмирала и внук писателя и революционера — и заподозрил что-то неладное.

Первые подозрения у него появились в Эстонии, когда банальный в общем то вопрос, строительства электростанции (а как без электростанции новой создавать промышленную зону, на чем будут работать станки, на пердячем паре что ли?) — вызвал странную реакцию местных. Все как один выступили против, приводя экологические соображения. Причем он предлагал им не атомную станцию, зная что не все потенциальные участники зоны обрадуются соседству АЭС. Обычную мощную ТЭЦ, причем сразу на газе. Нет и всё!

Имея огромный опыт участия в научных дискуссиях, Гайдар отлично понимал что стоит за теми или иными возражениями. За этими — не было ничего научного, никакого разумного обоснования. Но что-то все равно было, с учетом того что ни один из эстонцев не возразил своим коллегам.

Озадаченный Егор Тимурович поехал дальше — и в Литве столкнулся с тем же самым. И еще круче. Узнав о том, что в городе делегация совмина — собрались пикетчики с плакатами: нет строительству АЭС! Вели себя они агрессивно.