Спасти Советский Союз - [5]

– Нет, – удивленно ответил я.

– Каганович. И знаешь, как он рекомендовал меня вождю? Сказал, что я троцкист. Это же, считай, в то время смертный приговор. Но Сталин улыбнулся: вот пусть теперь троцкистов убирает. На должность утвердили. Моими руками хотели уничтожить всю старую большевистскую гвардию. Я старался не принимать участие в репрессиях. Они были революционерами, и я не понимал, почему старые проверенные временем люди вдруг стали врагами. Разве товарищ Ленин мог окружить себя врагами народа и предателями? Сталин направил меня на Украину первым секретарем. – «Не забывайте товарищ Хрущев, троцкисты враги народа». Так он дал понять, что моя жизнь будет зависеть исключительно от количества разоблаченных троцкистов. Что мне оставалось? Только начать чистку партаппарата. Мне крайне стыдно за те поступки, но было дико страшно, и я отчаянно боролся за жизнь. Лучшие военные кадры подготовил в свое время Троцкий, а всех, кому он дал дорогу, теперь беспощадно уничтожали. Сам, когда-то восхищался талантом этим человеком, но времена изменились, пришлось меняться и мне. Когда фашисты напали на страну, армия была обескровлена. Войска беспорядочно отступали. Мне поручили руководить обороной Киева. Но какой я полководец, всю жизнь занимался хозяйственной и партийной работой. Оборону столицы Украины провалил. Мне не хватило знаний и самостоятельности, без разрешения вождя было очень опасно что-то предпринимать, а Сталин редко общался с нами в первые месяцы войны. По моей вине несколько сотен тысяч человек оказались в окружении. Я не дал команду к отступлению, и все они попали в плен к врагу. – Хрущев закусил губы, ему было очень больно. – А что я мог сделать? Дать команду отступать? Меня бы первым к стенке поставили, как предателя и дезертира. Потом мне поручили вести наступление на Харьков в сорок втором. – Лицо Хрущева перекосила гримаса боли. – Тогда планировалось широкое наступление, но оно не было толком подготовлено, немцы нас переиграли, и армия попала в капкан. Жертвы были страшные. Думал, меня расстреляют за такой провал. Война это не мое. Какой из меня военный? И зачем только Сталин посылал меня на выполнение таких операций? Я сумел бежать, но армия погибла, скорее всего, меня бы поставили к стенке, но заступился Молотов, благодаря ему я остался жив. Мой сын Леонид воевал, был летчиком и бомбил Германию, его подбили и ранили, перебитый и контуженный он был доставлен в госпиталь. Там Леня от горя часто стал пить и в алкогольном угаре застрелил другого офицера. Сына отдали под трибунал. Я ходил к Сталину, умолял его не судить сына. Но вождь высокомерно спросил: ты за сына хлопочешь как отец или как член Политбюро? Что я мог сказать? Конечно, как отец. «Так скажи, как отец, что ты скажешь отцу того офицера, которого убил твой сын?» Сталин был непреклонен, и моего сына осудил трибунал. Его разжаловали и отправили в штрафной батальон. В первом же бою попал в плен. Когда немцы узнали, что он мой сын, его стали использовать в пропаганде. Немцы умели применять методы устрашения, и Леонид стал сотрудничать с фашистами. До Сталина дошли эти слухи. Вождь дал указание партизанам выкрасть Леню. А я опять пришел к Сталину. Мне было очень страшно, но я умолял простить сына. Сталин ничего не ответил. А вскоре я узнал, что партизаны, выкрав у немцев сына и по личному распоряжению Сталина расстреляли, как предателя. Я все-таки не последний человек в партии и можно было сделать исключение ради меня? Вождь устраивал праздники в честь побед на фронтах и меня просили исполнить гопак, украинский национальный танец. Что мне оставалось, плясал, хохоча и веселясь на полную катушку. А в душе все обливалось кровью. Иногда хотелось достать пистолет и пристрелить Сталина. Отомстить за сына. Но плясал, а все хохотали надо мной: во Никита кренделя выкидывает! Я убежал в уборную. Схватил полотенце и разрыдался как малое дитя. Сердце разрывалось от боли, душа не хотела жить, я оплакивал сына, которого не пощадил Сталин. Но меня опять позвали к вождю и, вытерев лицо, улыбаясь, опять побежал плясать свой проклятый гопак под гогот окружающих. Как мне стыдно за свою трусость! Но я же был не один такой. Посмотри, Молотов. Второй человек в стране, а жена сидела в лагере, умирая от голода и холода. А всероссийский староста Калинин – его вторая половина тоже была арестована, и он даже не заикнулся о ней перед Сталиным. Все жили в страхе. Каждый думал только о себе, и я тоже.

Хрущев опять перекосился от боли. Даже сейчас, спустя столько лет, она не отпускала его и по-прежнему теребила его незаживающие, кровоточащие раны. Никита помолчал.

– Война закончилась, опять пошли враги и шпионы, вновь полетели головы. Казалось, всем этому не будет конца. Но пятого марта мне сообщили, что Сталин умер. В душе было два чувства. Одно – облегчение: все кончился страх. А второе – ощущение неопределенности, что будет теперь? Я понял, что сидеть, сложа руки нельзя. Скоро начнется драка за трон. Собрал Политбюро. Все были подавлены, и только Берия выглядел бодрячком. Казалось, он не сильно переживал смерть вождя. Но все члены Политбюро со страхом смотрели на бывшего наркома НКВД. Лаврентий думал, что его сделают приемником Сталина, но перепуганная партийная верхушка предпочла видеть меня на вершине власти. Между собой они говорили: давай Никиту пока поставим, а то Берия придет к власти, и нам тогда несдобровать. Они считали меня за простака, танцующего гопак под всеобщий гогот. Члены Политбюро испугались заговора против Лаврентия, и только мне удалось убедить Жукова его арестовать – сумел грамотно сыграть на чувствах маршала. Берию арестовали прямо на заседании Политбюро, я убедил всех, что надо с ним быстро заканчивать, и вскоре его расстреляли. На двадцатом съезде выступил с докладом, в котором разоблачил Сталина, показал всю жестокость этого человека и те огромные потери, которые понесли партия и народ. Я выпустил почти всех политических заключенных, кроме, конечно, настоящих предателей и пособников фашистов. Старая сталинская команда не простила мне этого: они были тоже причастны к террору и всем ошибкам вождя. Они почти добилась того, чтобы меня сняли с должности, но Жуков вмешался в заседание пленума ЦК. Министр обороны встал на мою сторону, сказав свои знаменитые слова: «Без моего приказа ни один танк, самолет и солдат не сдвинется с места». Я победил и всех противников быстренько выгнал из партии. Но Жукова стал бояться больше огня. И когда он уехал с визитом в Болгарию, добился, чтобы его сняли со всех постов.