Спасти слона! - [24]

Как и для поездки в Дубай, мы заказали визитные карточки. На этот раз наша «компания» называлась «Бокс Филмз» — на память о нашем приключении на фабрике в Дубае: то ли «Репортер играет в ящик», то ли «Кинокамера смотрит из коробки»… На карточке был предусмотрительно оттиснут подходящий лондонский почтовый адрес.

Опасаясь разоблачения, мы вошли в роль и расхваливали каждое изделие из кости, которое нам показывали. Под этой маской мы дотошно снимали в кино и на фото каждый угол магазина. Я только раз случайно выпустил аппарат из рук, когда хотел подобрать хлопушку и показать Клайву число отснятых кадров.

Чармиэн следовала за нами, держа длинный, похожий на пистолет, микрофон, а с ее плеча безучастно свешивался магнитофон марки «Награ». Никому бы и в голову не пришло, что весь ее предыдущий опыт в звукозаписи состоял из двух практических занятий в отеле.

На стене магазина висел плакат на английском языке: «Покупаемые здесь изделия из кости вы можете легально ввозить в Соединенные Штаты». Мы, конечно же, засняли и эту надпись, рассчитывая воззвать к совести не только европейцев, но и американцев. Американские туристы составляют значительную часть покупателей изделий из кости, приобретаемых на память об отпуске, проведенном в Гонконге. Более того, третья часть всей гонконгской кости шла, главным образом, в виде украшений, прямиком в Соединенные Штаты, где открыто продавалась в магазинах. Если бы удалось убедить Соединенные Штаты в необходимости полного запрета ввоза кости, это серьезно подорвало бы гонконгскую индустрию.

Как раз в это время в магазин вошли легкие на помине американцы — две немолодые супружеские пары. Клайв посмотрел мне в глаза; я кивнул в ответ. Мы наблюдали, как они бродили по магазину, перекликаясь друг с другом на среднезападном акценте. Один из глав семейств купил для своей половины сережки, и, пока продавец заворачивал их, инициативу взял Клайв.

— Простите, сэр. Мы как раз снимаем фильм о туризме и торговле в Гонконге. Не позволите ли вас снять, как вы оглядываете магазин?

Недолго думая американцы согласились. Для них это была неожиданная забава, которых им так недоставало во время отпуска. Клайв заснял сцену, как продавец показывает им изделие из цельного бивня. По размеру я догадался, что слону было около двадцати лет.

— Какая прелесть! Почем же он? — спросила одна из женщин.

— Пятьсот долларов, — ответил продавец.

— Что ж! Он того стоит, — ответила она, не найдя, что еще сказать.

— Для кого делается фильм? — спросил ее муж.

— Для британского телевидения и газет, — ответил я с улыбкой. — Как знать, может, попадете на обложку журнала «Тайм»!

Впрочем, я подозревал, что им бы не особенно польстило, если бы так и произошло.

Мы закончили съемку, поблагодарили всех и уже собрались уходить, когда один из мужчин, показав на изделие из цельного бивня, спросил жену: «Кочиш?»

— Так он же стоит пятьсот долларов, — запротестовала та.

— Не важно. Кочиш? — бахвалился он.

Не зная, куда деваться от смущения, она вытолкала его из магазина, откуда уже вышли их друзья. Но и после того, как за ними закрылась дверь, он все еще нарочито громко спрашивал: «Кочиш? Кочиш?»

Чармиэн передала Клайву наушники, чтобы он смог убедиться, на нужном ли уровне сделаны ее любительские записи. Чем дольше он слушал, тем больше его лицо расплывалось в улыбке.

— Вот мы компания какая! — заверил он.

Нашим следующим пунктом была коулунская косторезная фабрика, выпускавшая изделия, продававшиеся в том самом магазине, который мы только что засняли. Нашим гидом был сам Ли Чэт. Нам уже было ведомо, что он, помимо всего прочего, был еще и советником правительства по косторезной промышленности.

Мы обменялись с Ли Чэтом формальными рукопожатиями. Он был низенького роста даже по китайским стандартам; безукоризненно правильной и формальной была его манера держаться; классически непостижимым было выражение его лица, на котором застыла улыбка. Невозможно было догадаться, что же у него на уме, когда мы поведали ему о фильме. Однако я чувствовал, что это явно не тот человек, с которым мне хотелось бы, чтобы меня свела судьба.

Через переводчика мы попросили Ли Чэта описать, как идут дела на его фабрике. Непрерывно театрально жестикулируя, он показывал нам разные механизмы и изделия, при этом не выпуская изо рта длинный мундштук, в который вставлял сигарету за сигаретой. Он нарисовал весьма розовую картину своего бизнеса; мы же сохраняли наивный вид, притворяясь непосвященными киношниками. Эта уловка доказала свою пользу при наших прошлых расследованиях — у людей часто душа бывает нараспашку, когда они убеждены, что вы все равно не поймете.

На фабрике кончался рабочий день, и на месте оставалось лишь несколько рабочих. Оборудование, на котором они работали, очень напоминало то, что мы видели в Дубае: те же станки с дрелями и ленточными пилами, те же столы, за которыми по сотне упаковывались печати ханко. Никаких признаков инструментов для искусной ручной работы, когда одному резчику хватало бивня на целый год. Эта фабрика специализировалась на массовом производстве сувениров из кости.