Спасенная книга - [5]

— Хорошие вы мои! Маленькие вы мои! Неужели я вас больше не увижу?

А другие взрослые поджимали губы и громко шептали друг другу:

— Какой стыд! Как бестактно! Скоро ли это кончится!

Каждый демонстрировал перед сослуживцами свою лояльность. А мы… Разве могли мы что-нибудь понять? Да и запомнили, казалось, ненадолго.

30

ПЕРВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО –

Пожалуй самое время упомянуть, как я столкнулся с первым предательством. Мой сосед по палате набедокурил: кажется, разбил чашку. Когда на звон разбитой посуды прибежала нянечка, он не моргнув глазом, сказал:

— Чашку разбил Лева.

Передо мной поплыли стены. Потрясение было настолько сильным, что я, вероятно, на миг потерял сознание. Даже сегодня, вспоминая об этом, я ощущаю тошнотворное чувство. А ведь было зто пятьдесят лет назад!

АВЕЛ НИКСУРД –

А вот, как я сочинил первое стихотворение.

В институте работал молодой врач Зиновий Аркадьевич. Я еще, помню, жутко удивлялся:

"Как его звали в детстве? Неужели Зина?"

Зина занимался наукой. Он изобретал новую систему вытяжения. Первым подопытным кроликом оказался я.

Скажу по правде, это было варварское сооружение. Меня буквально разрывало на части. Мешочки с песком на перекинутых через блоки веревках покачивались в ногах, по бокам и даже в изголовье.

Учительница литературы Анна Бенедиктовна сочувствующим голосом продекламировала:

"… лебедь рвется в облака,

Рак пятится назад, а щука тянет в воду".

Но у меня явно не хватило юмора.

Урок был отложен. Сказав мне разные ласковые слова, она ушла, а я долго лежал и плакал.

Наконец, мне это надоело и я стал смотреть в окно на серую унылую стену главного корпуса.

И вдруг, откуда ни возьмись, в голове складно выстроились строчки:

31

На Лахтинской, на улице

Есть старый серый дом.

Учережденье Турнера

Находится ведь в нем.

Лет через двадцать я перелистывал Полонского и — глазам своим не поверил:

"В одной знакомой улице

Я помню старый дом

С высокой темной лестницей,

С завешенным окном".

Так вот откуда взялось мое первое стихотворение!

А дальше — лиха беда начало. Стихи пошли на меня лавиной. В день по стихотворению, а то и по два.

Сперва, как из рога изобилия, сыпались почему-то сельские пейзажи:

Коровы выбежали в поле,

Пастух за ними по пятам.

Все разгулялися на воле —

Крутом мычанье, шум и там.

Впрочем, довольно скоро я переключился на проблему любви и брака. Тема интересовала меня чрезвычайно. В девять лет я прочитал уже и "Анну Каренину", и «Пана», и "Госпожу Бовари".

Двадцать седьмое мое стихотворение "Неверная любовь" друзья до сих пор почитают классикой.

Спи навеки, муж прекрасный,

Баюшки-баю!

Отравила тебя ядом —

Другого люблю.

Скоро выйду замуж снова,

Годик проживу,

Полюблю потом другого —

Мужа отравлю.

32

И опять все снова, снова

Будет так же вновь.

Полюбила, отравила —

Вот и вся любовь!

По моей просьбе Лиля достает с антресолей битком набитый потрепанный портфель. Весь вечер сегодня я буду перебирать его содержимое, то посмеиваясь, то задумываясь.

Вытаскиваю синюю школьную тетрадь. На обложке — "Сильвия и Лео" (трагедия). И старательно нарисованный кинжал, с которого капает кровь…

Семь страниц в клеточку, пять действий. Открываю на пятом.

Лео:

Я хотел бы быть поэтом,

Чтоб красы твои воспеть.

Не устал пером скрипеть

Я б весной, зимой и летом.

Сильвия:

Ну а осень позабыл?

Лео:

И ее б не пропустил.

Сильвия:

Скоро нам венчаться надо.

Как я рада! Как я рада!

Лео:

О Сильвия! О милая моя!

Кто разлучить нас может?

Генри (выскакивая из кустов с кинжалом):

Я!

(Закалывает Лео и обращается к Сильвии, указывая на

труп)

Он был любви преградою,

Но он сражен.

Любить тебя с усладою

Не сможет он.

Так кто ж разделит счастие,

Мой друг, с тобой?

33

Поможет кто в несчастии?

Как жить одной?

Люблю тебя. Люби меня

И я женюсь.

Счастливы будем ты и я,

Тебе клянусь,

Под кровом высших радостей

Мы будем жить.

А об убитом в младости

Зачем тужить?

Тобой одной хочу владеть,

Тобой одной.

Хочу тебя при всех посметь

Назвать женой.

А там пусть обзываются,

Мне все равно.

Завидуют, ругаются,

Мне все одно.

Пусть сыплются проклятия —

Все счастлив я…

Приди ж в мои объятия,

Любовь моя!

Я не стану целиком приводить ответного монолога Сильвии. Вот заключительные строки:

Пусть вечно тучи грозовые

Над головой твоей висят,

И хладом капли дождевые

Тебя всего насквозь пронзят.

Убийце нету сожаленья!

Пролить ножом другого кровь,

Расторгнувши при том любовь —

Всех тяжелее преступленье.

Уйди, уйди без возраженья,

Ты недостоин даже мщенья!

(Генри плачет и уходит по дорожке, белой змейкой вьющейся между кустов.)

Занавес.

34

Это конец монолога и конец трагедии. И чтобы не было сомнений, под словом «занавес» так и написано — «конец». И опять нарисован кинжал, с которого капает кровь.

Как густо замешана моя девятилетняя наивность на Шиллере и Шекспире!

А это что? Тоже любимое — "Старик".

Истощились мои силы,

Стал я дряхлый и седой.

А бывало я кобылу

Поднимал одной рукой.

Честное слово, я завидую тогдашней живости и непосредственности.

Разумеется, на каждом шагу вторгалась и политика:

Блестит прозрачная вода,

Стоят советские суда.

И наша яхта среди них,

Как Сталин меж людей своих.

Что поделаешь, я — дитя своего времени!

Когда стихов накопилось много, папа понес их в редакцию «Ежа» и вернулся очень довольный.