Спартанец - [26]

Взгляд старика искал солнечный свет, проникающий через ставни; в ярком свете, как далекая музыка, доносился стрекот цикад. Талос дотронулся до его холодеющих рук и склонил голову на грудь старика.

— Не уходи, отец… не уходи, — молил он дрожащим голосом. — Как Талос, калека сможет…

— Нет, — запротестовал умирающий. — Нет… Талос. Волк… меч… царя.

Талос почувствовал, что сердце Критолаоса остановилось. Он увидел, что старик простился с жизнью на убогой постели, седая голова свисала набок, глаза пристально уставились в пустоту. Талос провел рукой по лбу старика, закрывал ему глаза, затем постоял в центре комнаты.

Даже стрекот цикад смолк в неподвижном воздухе, можно было услышать лишь приглушенное жужжание мух: свиту, сопровождающую Танатоса.

Он вышел из комнаты, медленно отодвигая соломенный занавес. Мать, убитая горем, рыдала в углу. Он повернулся к пастухам, людям гор:

— Критолаос умер, — сказал он. — Воздадим же должное Критолаосу!

Люди склонились в молчании. Грузный бородатый мужчина вышел вперед к Талосу и положил руку на его плечо.

— Да воздадим же почести Критолаосу! — сказал он. Затем, поворачиваясь к остальным, добавил: — И честь Талосу-волку!

В этот момент Талос встретил взгляд матери. Ее серые глаза, заливающиеся слезами, были полны печали и удивления.

***

— Он должен умереть! — зло вскричал Агиас. — То, что сделал этот ублюдок, невыносимо. И я не могу понять, почему вы настаиваете на том, чтобы покрывать его. Если бы не вы, мы бы покончили с ним.

— Агиас прав, — вмешался Филарх. — Мы должны избавиться от него, и поскорее. Прежде всего, потому что он может быть опасен.

Бритос сидел молча, осаждаемый своими товарищами. Внезапно он поднялся на ноги.

— Опасен? — спросил он голосом, полным иронии. — Хромой илот? Воины Спарты, вы уверены, что не теряете рассудка? Хлопаете крыльями, как стая перепуганных гусей, потому что хромой пастух избил вас палкой, лишив забавы, которую вы хотели устроить с крестьянской девчонкой, воняющей хлевом и навозом!

— Не шути с этим, — прервал Филарх, посиневший от злости. — Тебе очень хорошо известно, что гласят наши законы. Если мы позволим этим ублюдкам взбунтоваться против нас, то вскоре будем иметь настоящий мятеж. Илоты представляют постоянную опасность для Спарты, вы знаете это. Разве вы не видели, как он пользовался этим пастушьим посохом? Должно быть, кто-то обучил его военным приемам. И вообще, во всем этом есть что-то очень странное.

— Ну, у тебя и воображение, Филарх! — парировал Бритос. — Все пастухи знают, как пользоваться своей палкой; они должны защищать отары от волков, выгонять лис из птичников. Даже если ты и прав в том, что этого калеку, возможно, кто-то обучил, то еще больше причин не убивать его. Теперь послушай меня, — добавил он, кладя руку на плечо взбешенного приятеля, — и ты тоже, Агиас, и все вы, друзья, пошевелите мозгами, если сможете. Если правда, что возникают какие-то подозрения по поводу того, как пастух владеет своей палкой, что за всем этим стоит какая-то военная подготовка, если я правильно вас понимаю, то, безусловно, мы не раскроем никакой тайны, убив его. Мертвые, как все мы знаем, не разговаривают, правда?

Остальные хранили молчание, как обычно сдерживаемые превосходством и авторитетом сына Аристарха.

— В день посвящения, — продолжал он, снова садясь в круг своих товарищей, — мы доказали, что мы одни из самых сильных юношей Спарты. А сейчас мы также и члены криптии, а это значит, что наши старшие верят, что мы можем использовать и наш разум, а не только кулаки. Вся эта история такова, что я сам позабочусь о ней, своим собственным способом. Разве вы можете сказать, что видели, как я дрожал или уклонился от какой-то бы ни было опасности? Во время всех наших совместных тренировок вы видели, что я способен гораздо на большее, чем просто пригвоздить к земле хромого ублюдка-илота, вооруженного только палкой.

— С другой стороны, если мы уведомим старших и сообщим им о наших намерениях устранить того пастуха, мы вынуждены будем дать какое-то объяснение, разве нет? Потому что, вполне возможно, он состоит на службе в одной из семей нашего города. Вы думаете, нам, волкам Спарты, сделает честь, что хромой илот, пользуясь всего лишь пастушьей палкой с крюком, заставил вас ткнуться носом в грязь?

Мальчики опустили глаза в землю.

— Не считая того обстоятельства, — упорно продолжал Бритос, — что если вы пойдете и убьете его, вы никогда не сможете узнать, нельзя ли было получить нечто большее от искалеченного пастуха. Я имею в виду бой на равных условиях!

— Бритос прав, — сказал один из юнцов. И затем, поворачиваясь к товарищу, добавил: — Хорошо, Бритос, но что же мы будем делать дальше?

— Вот именно, Еврит, помоги мне убедить эти ослиные головы! — Он задумался на мгновенье, затем продолжал:

— Послушайте, друзья, — сказал он, смягчая тон своего голоса, — я справлюсь со всем этим с вашей помощью, с помощью троих или двоих человек, не более. Мы заставим этого ублюдка понять, что он даже и мечтать не смеет о бунтарстве. Мы сделаем так, чтобы он даже никогда и не помышлял о том, чтобы поиграть в героя. Мы позаботимся о нем раз и навсегда. Агиас встал.