Спанки - [76]

Проявив редкостную для него сдержанность, Спанки покинул ресторан. Глядя ему вслед, я увидел оставляемые им следы. Кровавые.

Следовало признать, что появление Спанки в тот вечер в ресторане явилось некоторым отходом от сложившейся традиции, и все же показалось мне более предпочтительным, нежели его визиты ко мне домой. Возможно, он решил изменить тактику действий.

Мне следовало бы посчитать довольно странными подобные даэмонические беседы на тему моей судьбы, однако в последнее время я уже ничему не удивлялся. Пол и Макс погибли, а моя собственная жизнь, равно как и бытие моих близких и друзей, претерпела необратимые перемены. Однако больше всего я страдал оттого, что был по-прежнему обречен на бездействие и покорность судьбе, придуманной для меня Спанки, мне предстояло испить сию чащу до дна, тем более что это будет продолжаться до тех пор, пока он не объявит мне открытую войну до победного конца.

Еда моя окончательно остыла, а соус затянулся жирной пленкой.

По-прежнему погруженный в собственные мысли, я поднял голову, когда сидевший за соседним столиком мужчина, судя по всему — бизнесмен, вдруг громко закашлялся. Белая рубашка настолько плотно облегала его могучий торс, что пуговицы едва удерживались в петлях; на спинке его стула висел серый пиджак, из нагрудного кармана которого торчал переносной телефон — все эти детали отчетливо сохранились в моей памяти. Кашель между тем никак не прекращался, и приятели принялись хлопать его по спине, а одна из присутствовавших за столом дам предложила ему стакан воды.

Резким движением руки он оттолкнул стакан и продолжал кашлять, пока изо рта не выскочил кусок пережеванного мяса, — я еще подумал тогда, что на этом, видимо, все и завершится. Однако уже со следующим приступом кашля наружу брызнул фонтан крови и вылетела какая-то розовая трубка, мягко плюхнувшаяся на бумажную скатерть. Теперь закашляли и его соседи по столу. Вскоре к ним обратились взоры всех посетителей ресторана, и атмосфера в зале заметно изменилась.

Со скрипом отодвинулся стул — одна из женщин попыталась было встать, однако ее тут же буквально вывернуло наизнанку. Господин же, закашлявшийся первым, рухнул на уставленный едой стол. Харкая кровью и какими-то органическими ошметками, он принялся размазывать по скатерти лимонное и манговое желе.

В считанные секунды остальных посетителей также обуял кашель, при этом они прямо на одежду исторгали из себя потоки крови и желудочного сока.

Охваченный ужасом, я вскочил из-за стола. Кто-то испуганно вскрикнул. Я стал пробираться через потоки кровавой рвоты, миновал женщину, из зияющего рта которой свисали ее внутренности, и несколько раз поскользнулся на жидкой пище и обильной мокроте. Навалившись всем телом на входную дверь, я распахнул ее, но, прежде чем выйти, оглянулся.

И увидел ресторанный зал, полный совершенно нормальных посетителей, оторвавшихся от еды и с удивлением глядящих мне вслед.

Судя по всему, они чувствовали себя просто превосходно.

Никого, разумеется, не тошнило.

Тем не менее, я все же успел опрокинуть собственный стул и сдернуть со стола скатерть, отчего все, что на нем находилось, полетело на пол.

— Куда это вы уходите, не расплатившись? — крикнул мне вслед изумленный официант.

Однако я уже избавился от жуткого видения и с такой скоростью бежал по сумеречным улицам, словно за мной гнались все даэмоны ада.

Глава 27 Виновность

Лотти, которую в действительности звали Элизабет Ричардсон, — та самая девушка, которую я почти не знал, но которая была мне сейчас так нужна, — жила на верхнем этаже типично эдвардианского дома с ящиками герани под каждым окном. Полусонная, она выглянула поверх одного из них и наконец увидела меня, стоящего на тротуаре внизу. Был поздний вечер воскресенья, а может, раннее утро понедельника — точнее я сказать не мог, поскольку Спанки отобрал у меня часы.

Лотти поднесла палец к губам, когда я указал на входную дверь. Девушка удивилась, заколебалась, а затем исчезла, но уже через несколько минут появилась — на сей раз в холле, в поспешно надетом черном комбинезоне — и позволила мне войти.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени? — прошептала она. — Моя соседка — медсестра, и через несколько часов ей идти на дежурство.

— Извини меня, Лотти, — пробормотал я, направляясь следом за ней в кухню. — Просто мне надо было хоть с кем-то поговорить.

Кухня представляла собой хаотичное нагромождение немытых тарелок и пустых банок из-под кошачьей еды. Лотти принялась что-то искать, вскоре нашла на древней газовой плите пачку “Мальборо”, и, закурив, с наслаждением затянулась.

— А я и не знал, что ты куришь.

— Ты многого обо мне не знаешь. Итак, какое же важное дело заставило тебя явиться полвторого ночи? Ведь за все то время, что мы сидели в одном кабинете, ты никогда не проявлял ко мне ни малейшего интереса.

Я совершенно не представлял себе, с чего начать или как объяснить ей, что творится с моей головой. Если бы я рассказал ей только часть правды, то пришлось бы врать насчет всего остального, а это свело бы на нет саму идею моего откровения. При этом во всем ее облике было нечто такое, что вызывало во мне инстинктивное доверие, некое трезвомыслящее начало, которое, в принципе, могло хотя бы отчасти упорядочить мои мысли. Она разлила по кружкам кофе, и мы стали молча пить его, сидя на табуретах за кухонным столом, покрытым дешевым пластиком.