Спанки - [67]

Мне в общем-то надо было осмотреть себя на предмет возможных порезов и прочих ран, однако в тот момент я мог думать только о том, как поскорее добраться до родительского дома. Таким образом, оставшись без машины, я был вынужден искать иное средство передвижения.

Двигатель взятого у Дэбби “фиата” едва не загорелся от бешеной гонки. Дэбби сонным голосом ответила на телефонный звонок, выслушала мой невразумительный лепет, после чего кинула мне в окно ключи от своей машины. Бананово-желтый автомобиль был украшен выцветшей наклейкой с надписью: “Ядерное топливо? Спасибо, не надо!” — и принадлежал общественному центру, в котором она работала. Судя по всему, машине уже несколько лет не делали профилактику и не меняли масло.

На протяжении всей поездки педаль газа была до отказа вжата в пол, и я даже чуть было не угробил себя, чудом избежав столкновения с парой мчавшихся мне навстречу грузовиков с прицепами. Впрочем, как знать: может, для меня это было бы самым лучшим исходом, если учесть то катастрофическое воздействие, которое я оказывал на окружавших меня людей.

Поглядывая в зеркальце заднего вида в ожидании возможного преследования полиции, я продолжал гнать протестующе ревущую машину вперед. В какой-то момент я чуть было не перевернулся, когда внезапно заметил, что едва не проскочил свой поворот, после чего был вынужден срезать углы трех переулков.

Если в отношении других лондонских предместий можно было сказать, что они просто спали, то Твелвтриз определенно пребывал в состоянии комы. Это был городок, в котором вечерние огни загорались в десять часов и гасли в пятнадцать минут одиннадцатого. Остановившись перед родительским домом, я увидел, что сетчатый забор уже сняли, хотя территория сада по-прежнему оставалась перепаханной.

Дом утопал в кромешной тьме, что само по себе было довольно странно, поскольку отец всегда подключал свет на крыльце к реле времени. Скорее всего, электричество отключили в связи с установкой дверей.

Я оставил “фиат” у края тротуара и бросился по подъездной дорожке к дому, на ходу вынимая из кармана ключи. Войдя в прихожую, нащупал выключатель на стене и попытался зажечь свет.

Но свет не зажегся.

Тогда я вернулся к машине и принялся копаться в багажнике. К счастью, Дэбби оказалась из тех, кто всегда возит с собой фонарь и набор инструментов.

Дрожащий луч света скользнул по голым стенам холла. Я опустил фонарь, светя себе под ноги. Ковры отсутствовали, в доме пахло сыростью. Доски, застилавшие пол, были сняты и теперь стояли прислоненные к дверному косяку гостиной, так что мне пришлось протискиваться между зияющими в полу дырами. Мебель в столовой была по-прежнему укрыта пластиком. Но если Джойс и Гордок уже вернулись, почему же они первым делом не сняли эти чехлы? Как же горько, наверное, было видеть все это моей матери, никогда не жалевшей сил ради поддержания в доме идеальной чистоты!

Готовый к худшему, я стал медленно подниматься по гладким ступеням.

Спанки сказал, что он накачал их наркотиками. Надо же, так поступить с моими родителями! Я горько раскаивался в том, что вообще посмел вмешаться в их личную жизнь. Теперь луч фонаря скользнул по висевшему на лестничной площадке покрытому слоем пыли зеркалу и снова высветил ряды снятых с пола досок, после чего нырнул в зияющую тьму родительской спальни. Подходя к двери, я не мог унять бешеный стук сердца.

Луч света выхватил сначала одну человеческую фигуру, затем другую — рядом.

Поняв, что он с ними сотворил, я как вкопанный застыл на месте.

Стоявший на туалетном столике передо мной радиоприемник внезапно ожил и стал наигрывать главную тему из популярного в прошлые годы шоу “Выбор домохозяек”. Мне была знакома эта мелодия, олицетворявшая светлую и безмятежную мою прошлую жизнь.

Мать стояла в неестественно прямой позе и чистила пылесосом пол под кроватью. В данный момент она представляла собой грубую пародию на домохозяек времен начала шестидесятых годов — типичный персонаж из “Люси-шоу”, — в блузке и надетом поверх нее цветистом льняном фартуке. Грим на лице точь-в-точь как у клоуна, пронзительно-красная губная помада размазана практически по всей нижней половине лица, а на голове красовался нелепый желтый парик. В таком положении ее удерживала эластичная серебристая лента не меньше ярда в длину, которой ее сначала привязали к метле, а затем закрепили на полу. Еще одним куском ленты к кисти руки у нее была приторочена ручка пылесоса.

Аналогичным образом была зафиксирована нелепая поза отца. Он сидел в кресле, поджав под себя ноги по-турецки, с газетой в руках и трубкой, торчащей из искаженного гримасой рта. На сомкнутых веках обоих родителей были нарисованы широко распахнутые человеческие глаза. Оба были живы, но находились без сознания и медленно, чуть заметно дышали.

На то, чтобы освободить их от пут, у меня ушло около получаса, но при этом я так и не смог удалить куски ленты, прилипшей у них к волосам и лицу. В конце концов, мне все же удалось уложить их рядом на кровать, после чего я принялся растирать вздувшиеся багровые рубцы, оставшиеся на тех местах, где кожа была стянута клейкой лентой. В тот момент я не мог сказать наверняка, подверглись ли они воздействию какого-то наркотического вещества или же Спанки посредством гипноза всего лишь довел их до коматозного состояния.