Спальня, в которой ты есть - [24]

В тот вечер, когда у нас с Луи проходило анонимное свидание, я долго не решалась заговорить с ним по поводу того странного несоответствия, найденного месье Шурманомом. Полная нелепица, глупость… о которой я, однако, беспрестанно думала. За два дня до его дня рождения заговорить на эту тему было так просто… и так заманчиво. И я глупо поддалась этому желанию. Любопытство губит нас, видите ли, если не делает безумцами.

– Май 1968… По меньшей мере, необычная дата рождения, – произнесла я нарочито рассеяно, как бы вскользь.

Практически каждый год пресса предсказывала социальные волнения, и политики, и профсоюзные деятели много говорили о последствиях, которые могли породить протестные движения. Луи смотрел новости одним глазом, но был сосредоточен на глянцевом журнале об искусстве, который держал в руках.

– Ну… Я думаю, что в 1968 году на свет появилось несколько сотен тысяч детей, из которых десятки родились в мае. Я не единственный.

– Точно… но не думаю, что все могут похвастаться такими пикантными историями своего рождения.

18 мая 1968 года, к этому дню забастовки шли уже третью неделю и на заправочных станциях не оставалось ни капли горючего. В машине не было бензина, такси не ездило, и Андре Барле пришлось позаимствовать трехколесный велосипед, на котором развозили газеты, которые он издавал, и доставить таким образом в срочном порядке Гортензию в больницу. И в этой же карете сорок восемь часов спустя он отвез обратно домой жену и ребенка, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих, маршировавших по улицам города. Зрелище было настолько забавным, что соседи достали фотоаппарат, дабы запечатлеть такую сцену. Эпизод навсегда сохранился в семейных архивах как один из самых ярких. Эту фотографию доставали во время всех длинных и скучных обедов, чтобы хоть как-то поразвлечь собравшихся.

– Может, и хорошо, что случай был редким, – постарался он уклониться от прямого ответа.

– Посмотри, например, на Дэвида… – настаивала я.

– И что?

– Думаю, что никто не вспомнит о смешных подробностях при родах в январе 1969.

Он не реагировал, и я решила начать еще раз.

– Наверное, это был самый обычный месяц, январь 1969 года. Особенно пятое число, ровно через четыре дня после Нового года.

Не отрываясь от чтения, он очень спокойно поправил меня:

– Январь 1970-го. Не 69-го. Дэвид родился пятого января 1970 года, – настойчиво повторил Луи, и в его голосе я услышала металлические нотки.

Он делал вид, что читает, но я обратила внимание на то, что, когда он произносил эти слова, его взгляд неподвижно застыл, уставившись в пустоту.

– 69-го, ты уверен? – я старалась не выдать в голосе своих эмоций.

– Да, Дэвид родился 5 января 1970 года. Я отлично знаю дату рождения собственного брата.

Его тон смог убедить меня лишь наполовину. Да, конечно, в принципе это было неоспоримо. Дискуссии ни к чему бы не привели. Я прекрасно видела, что ничего не добьюсь сейчас.

– Да, но, в конце концов, 69-й, 70-й… почти одно и то же… – сказала я.

– Не совсем.

Он встал, бросил журнал на маленький столик и, не давая мне шанса вновь вернуться к начатому разговору, вдруг неожиданно шутливо добавил:

– Скажите-ка мне лучше, мадемуазель историк, вы не знаете, где может лежать «Сто раз на дню»?

Этот вопрос застал меня врасплох, что, по всей вероятности, и было целью Луи, и я не нашла ничего лучшего, чем ответить:

– В нашей спальне, разве нет?

– По правде говоря, нет. Я только что искал дневник, но не нашел нигде в нашем доме.

Я все еще не привыкла к последнему слову, которым он называл этот роскошный дворец, в котором мы теперь жили. Дом. Спящая красавица, наверное, тоже говорила о своем замке: «Ну же, ребята, давайте возвращайтесь уже с охоты на дракона домой».

Из небольшого, закрытого, но очень комфортного и уютного пространства, где каждый уголок был наполнен воспоминаниями о тех сладких моментах, которые мы там пережили, мы переехали в огромный дом, у которого тоже, безусловно, имелась душа, но все же здесь слишком долго никто не жил. Слишком долго.

– А… после нашего отъезда из «Шарма» нельзя сказать, что ты очень уж им занималась?

Я не очень люблю, когда меня в чем-либо упрекают, однако таким был наш уговор и я о нем прекрасно помнила.

– Да, конечно. Как раз припоминаю, не забыла ли я его в одной из комнат?

– Хорошо… пойду поищу.

– Прекрасно, – сказала я. – Ну а пока ищем, может, воспользуемся запасными листочками, которые можно будет туда просто вложить? Если хочешь, конечно.

– О'кей. В конце концов, я думал, что это ты туда хочешь писать?

На самом деле, мы не устанавливали никаких определенных правил. В этом не было необходимости. Когда мы жили вдвоем на двадцати или двадцати пяти квадратных метрах комнаты номер один, «Сто раз на дню» то и дело попадал нам в руки, мы писали туда тогда, когда одному из нас хотелось это сделать, в минуты послеобеденных сиест или когда он попадался на глаза во время редких уборок. Это не было обязанностью, мы не планировали, что и когда туда писать, каждый делал это, когда считал нужным. Случалось, мы так хотели зафиксировать какое-то событие или описать испытанное чувство, что записи накладывались одна на другую на рваных листочках нашего дневника и строчки перебивали друг друга.