Сознание и вещи. Очерк феноменалистической онтологии. - [6]

Впрочем, поскольку для реализации идеи феноменалистической онтологии требуется прежде всего прояснение понятий вещи вообще и ментального, анализ физического будет проводиться исключительно в том режиме, который позволит очертить самые общие контуры последнего, достаточные для того, чтобы послужить фоном для рассмотрения ментального.

Что же касается вещей вообще, то мы будем обсуждать не те их качества, которые присущи всему, что только может быть мыслимо. Уже отмечалось, что такие анализы можно назвать онтологией возможных миров, к числу которых относится и наш мир. Некоторые качества такого рода — самотождественность, единство, сущностную сопряженность партикулярного и универсального и т. п. — и правда нельзя поставить под сомнение. Нас, однако, интересует реальная онтология, где речь идет о попытке набросать принципиальную схему устройства нашего актуального мира. Соответственно, мы будем говорить о вещах вообще не в плане того, что не может быть не помыслено в бытии, а в плане того, что не может быть оторвано от наших естественных убеждений об актуальном сущем (за вычетом тех характеристик вещей, которые были упомянуты выше). Вещи вообще будут рассматриваться как концептуальные предметные корреляты наших подлинно универсальных онтологических установок. Возможно, что такие установки будут не слишком многочисленными. Не исключено даже, что их можно будет свести к одной установке. И это будет означать, что содержание понятия актуальной вещи вообще окажется не очень богатым. Но, поскольку наш онтологический проект не ограничивается анализом актуальных вещей вообще, а распространяется также на онтологические характеристики ментального и физического, это обстоятельство не должно вызывать беспокойства.

Нельзя заранее сказать, будет ли подобный анализ подталкивать нас к каким-то определенным практическим выводам. Но возможность такого развития событий тоже нельзя исключить. И чтобы разобраться в этом вопросе, у нас нет иного пути, кроме как приступить к конкретным исследованиям.

Глава 1 Вещи вообще и физические объекты

1

Начнем с какой-нибудь перцептивной ситуации. Я вижу клубок шерсти или, к примеру, мяч. Очевидно, что эта дескрипция — «я вижу мяч» — содержит три компонента: «Я», «вижу» и «мяч». Первый пока оставим без рассмотрения. Ясно лишь, что Я — это некое реальное условие видения вещей (речь здесь идет о «видении» в обыденном смысле этого слова). «Вижу» — вариативный момент, я мог бы воображать или вспоминать. Оставим в стороне все остальные вариации, так как нас пока прежде всего интересует онтология вещей вообще и физических объектов, а не онтология субъекта, в связи с которой логично было бы говорить о воображении и т. п. Именно ощущение, или восприятие, выводит нас к объектам. Третий момент — мяч. Ясно, что человек, не знающий смысла слова «мяч», не может быть уверен, что он видит мяч. Но узнать его он мог только в своем прошлом опыте. Выходит, в описании перцептивных ситуаций как-то участвует прошлый опыт. Но дело, конечно, не только в описании. Что если бы я охарактеризовал данный мне объект не как мяч, а как что-то другое, к примеру, назвав его чашей? Тогда я ожидал бы от него совсем не того, чего я ожидаю от мяча.

Определяя чувственную данность как то-то и то-то, я, стало быть, тем или иным образом структурирую свои ожидания. И мы только что отметили, что прошлый опыт помогает нам идентифицировать вещи как мячи и т. д. Значит, прошлый опыт ответствен за структурирование наших ожиданий.

Но чтобы прошлый опыт мог структурировать мои ожидания, я должен предполагать, что он значим для будущего. Иными словами, перенося прошлый опыт на будущее, я исхожу из допущения соответствия прошлого и будущего. Как в свое время показал Юм, мы не можем строго доказать истинность этого допущения. Строгое доказательство предполагает демонстрацию невозможности противоположного, но мы можем со всей отчетливостью мыслить несоответствие прошлого и будущего опыта, что говорит о его логической возможности и исключает вариант доказательства противного.

Столь же убедительно Юм показал, что это допущение не может быть основано на опыте, так как оно имеет отношение к будущему, а наш опыт всегда относится к прошлому. Исходя из этого, он предположил, что допущение соответствия прошлого и будущего опыта имеет характер когнитивного инстинкта[12]. Можно, однако, показать, что рассуждения о каком-то особом инстинкте необязательны и приводят к излишнему умножению сущностей.

Сейчас мы увидим, что убеждение в соответствии прошлого и будущего вытекает из устройства наших базовых когнитивных способностей. Вернемся к нашему примеру. Глядя на мяч, я могу вообразить неограниченное множество возможных развитий событий. Я могу вообразить, что он исчезнет при прикосновении к нему, превратится в торт, изменит свой цвет и т. п. Воображая все это, я осознаю, что эти события крайне маловероятны. Другие события, однако, мыслятся мной как неизмеримо более вероятные. Я почти не сомневаюсь, что мяч откатится в сторону, если я коснусь его, что, если я возьму его в руку и брошу на пол, он подпрыгнет, а потом упадет и т. п.