Сожженная заживо - [26]

И я думала об этом постоянно, весь день, и особенно вечером, когда засыпала рядом с моими сестрами. Если я забеременела, отец задушит меня бараньей шкурой. Каждое утро я просыпалась, радуясь, что еще жива.

Больше всего я боялась, что кто‑нибудь в моей семье заметит, что со мной не все в порядке. Меня тошнило при виде блюда со сладким рисом, мне хотелось заснуть прямо в конюшне. Я чувствовала себя усталой, щеки побледнели, и мать, конечно, это заметила и спросила, не заболела ли я. Ведь я никогда не болела. Поэтому я пряталась, я делала вид, что все в порядке, но скрывать это становилось все трудней. А Файез не показывался. Он садился в машину в своем красивом костюме, в красивых ботинках и с чемоданчиком и уезжал так быстро, что за ним оставалось лишь облачко песка. Началось лето. С самого утра стало очень жарко. Я выводила животных на пастбище на рассвете и приводила их домой, пока солнце не поднималось слишком высоко. Я не могла больше поджидать его на террасе, хотя мне было совершенно необходимо поговорить с ним о свадьбе. Потому что у меня на носу появилось странное пятнышко. Маленькое коричневое пятнышко, которое я пыталась скрыть. Потому что очень хорошо знала, что оно означает. У Нуры было такое же, когда она была беременна. Мать посмотрела на меня удивленно:

— Что это ты делала?

— Это хна, я ее растирала пальцами и не обратила внимания.

Я и в самом деле, будто случайно испачкалась хной, пытаясь замаскировать пятно. Но эта уловка не могла длиться долго. Я была беременна, а Файеза не видела уже больше месяца.

Мне совершенно необходимо было поговорить с ним. Однажды вечером, пока солнце еще не село, я грела воду в саду, вроде бы для стирки, и поднялась на террасу с бельем как раз в тот момент, когда он возвращался с работы. На этот раз я сама подала ему знак, кивнув головой и показывая жестами, чтобы он понял: «Я хочу тебя видеть, я сейчас пойду туда, иди за мной…»

Он увидел меня, и я вышла на улицу. Я сделала вид, что иду в конюшню ухаживать за больной овцой, но не пошла туда. Овца, в самом деле, болела, мы ждали, что она разродится, и я оставалась возле нее уже не первый раз. Однажды я даже спала рядом на соломе целую ночь, боясь, что не услышу ее.

Он пришел на наше место свиданий чуть позже меня и сразу же хотел заняться любовью, уверенный, что я позвала его ради этого. Я отшатнулась:

— Нет, не для этого я тебя хотела видеть.

— Зачем же тогда?

— Я хочу с тобой поговорить.

— Потом поговорим… Пойдем!

— Ты меня не любишь, разве нельзя нам встретиться, чтобы просто поговорить?

— Нет, я люблю тебя, я так тебя люблю, что, как только вижу, так хочу тебя.

— Файез, первый раз я ничего не хотела, потом ты меня поцеловал, потом я допустила тебя три раза, и у меня до сих пор нету месячных.

— Может быть, просто задержка?

— Нет, у меня никогда не было задержки, и я очень странно себя чувствую.

У него больше не было желания. Я посмотрела ему в лицо: он побледнел.

— Что будем делать?

— Надо пожениться быстрее, прямо сейчас! Ждать больше нельзя, тебе надо скорее поговорить с отцом, даже если не будет праздника, мне все равно.

— Люди будут болтать по деревне, так не делается!

— А что мы будем делать с простыней, которую надо вывесить на балконе?

— Об этом не беспокойся, я все устрою, займусь этим. Но мы не можем устроить маленькую свадьбу, надо устроить большой праздник, широкую свадьбу. Я поговорю с твоим отцом. Жди меня завтра здесь, в это же время.

— Но для меня это не всегда возможно. Ты мужчина и делаешь все, что захочешь… Подожди, пока я сама подам тебе знак. Если смогу, я сниму платок и тряхну волосами. Если не сниму платок, то не приходи.

На следующий день я рискнула сказать, что пойду за травой для больной овцы. Я подала знак и побежала на свидание вся дрожа. Отец ничего не сказал мне, и я ни о чем не слышала. Я так боялась, что почти задыхалась. Он пришел через добрых полчаса после меня. Из осторожности я первая набросилась на него:

— Почему ты не поговорил с отцом?

— Я не посмел встретиться с ним с глазу на глаз, я его боюсь.

— Но тебе надо торопиться, ведь сейчас уже почти два месяца. Скоро живот будет расти, что тогда мне делать? — И я расплакалась. Тогда он сказал:

— Перестань, не плачь, когда пойдешь домой. Завтра же я поговорю с твоим отцом.

Я ему поверила, так мне хотелось ему верить. Потому что я его любила, и у меня были веские причины надеяться, потому что он уже просил отца обо мне. Я понимала, что он боится смотреть ему в лицо. Это непросто — объяснить ему, почему свадьба должна состояться так быстро. Что он противопоставит недоверчивости и озлобленности моего отца, не раскрывая тайны и не лишая чести как меня, так и себя перед семьей.

В этот вечер я молилась Богу, как обычно. Мои родители были очень религиозны, мать часто ходила в мечеть. Девочки должны были совершать молитву дважды в день, дома. На следующий день я проснулась и поблагодарила Аллаха, что все еще жива.

Когда я поднялась на террасу, его машина уже уехала. Поэтому я работала весь день, как обычно, ухаживала за овцой, чистила конюшню, ходила на пастбище со стадом, собирала помидоры.