Сожженная карта - [17]

Фраза, которую я уже слышал. Да это фраза брата, сказанная им на автомобильной стоянке… внезапно меня охватило невыносимое раздражение.

— Послушайте, ну а почему на этот раз вы наконец решились чистосердечно обо всем рассказать?

— В каком смысле?

Если бы я знал, в каком смысле, то стал бы я его здесь расспрашивать! Презрительно глядя на скованную, будто накрахмаленную фигуру своего собеседника, включаю радио. Капризный, полудетский голос под аккомпанемент гитары поет:

Больше ничего,

Больше ничего,

Только тебя я вижу во сне,

Больше ничего.

Тасиро, этот молодой человек, глубоко вздохнул, расправив плечи, вытер ладонью запотевшее стекло машины и действительно приготовился что-то сказать. Прямо впереди на дороге стеной вставало пропитанное водой, готовое разразиться дождем небо. Тесная машина, в которой невозможно отгородиться от сидящего рядом, сколько ни отодвигайся… кажется, что стук сердца собеседника слышится из твоей собственной груди… я тоже молча, зло продолжаю ждать…

— Ладно, скажу. — Он поднимает палец в воздух, выпрямляется, будто для того, чтобы посмотреть вдаль. — Выключите, пожалуйста, радио.

— Верно, лучше сказать. Такая уж у меня профессия — человеку, который сообщает мне те или иные сведения, абсолютно никакие неприятности не грозят.

Проносятся встречные электрички, точно стальными хлыстами полосуя мою машину. Испуганно взвизгнув, замолкает выключенное радио, вызывая в памяти бормашину. Примерно полмесяца назад у меня вырвали коренной зуб. Еще и сейчас, если я с силой втягиваю воздух, во рту ощущается вкус крови.

— Да, скажу. Действительно, нельзя утверждать, что я был до конца чистосердечен… и не потому, что не хотел помочь вам. Нет, не потому… видите ли, в результате исчезновения моего начальника отдела я тоже оказался одним из пострадавших… и ужас-то какой. Ночью, один, представишь себе все, что случилось, — оторопь берет. Исчез, как дуновение ветра… и мне было трудно говорить об этом… просто было неприятно запятнать репутацию этого человека…

— Сохранение тайны — мой профессиональный долг.

— По правде говоря, человек этот… был с двойным дном… он имел странное пристрастие… очень увлекался фотографией… не просто фотографией, а ню…

— Собирал их?

— Нет, фотографировал. Часто ходил и в студии. Но знал об этом, пожалуй, только я. Потому что случайно познакомил его со своим товарищем, который держал фотолабораторию.

— Не было похоже, что у него есть какая-то определенная натурщица?

— Ну… не знаю, можно ли сказать «определенная»?.. — Наконец язык у него развязался, и весь он, вплоть до выражения его лица, стал липким, как внутренность сопревших резиновых тапочек. — Вроде была одна девушка, которая ему особенно нравилась…

— Имя или еще что-нибудь о ней вы знаете?

— Где находится студия — знаю. Поскольку я имел к этому отношение, могу, если хотите, показать и фотографии. Правда, фотографии любительские, но именно потому, что любительские, они как раз и производят потрясающее впечатление. Постоянные заказчики очень радуются, получая именно такие снимки.

— Так мы можем в эту студию прямо сейчас заехать.

— К сожалению, это невозможно. Я еле с работы удрал, отговорившись, что иду обедать… но только вы не подумайте, что мой начальник сбежал с этой девицей… он просто не мог бы совершить такой поступок… да и вообще он никого не любил, замкнутый был — к примеру, пригласит в бар и сидит молчит минут десять, а то и двадцать — трудно бывало с ним…

Неожиданно раздался звук, будто в дверь ударили мокрой губкой. Я вытер стекло — на меня исподлобья смотрел готовый расплакаться мальчишка лет десяти в коротеньком пальто с огромной заплатой на левой поле. Я наполовину опустил стекло — чего тебе, мальчик? — и он уже совсем собравшись в панике убежать, показал пальцем под машину — туда, мол, закатился мячик. Ничего не поделаешь, нужно отъехать, верно? Если ты не против залезть под машину, то можно и не отъезжать. Ну давай, лезь… изморозь, какой давно уже не было, придала покрытой ржавчиной улице оттенок, будто ее полили нефтью. Наверно, и локти, и колени мальчика тоже намокнут и станут коричневыми. Выползший наконец из-под машины мальчишка, с мячом в руке, спрашивает: «А сколько она дает километров в час?.. сто… ха», — дурашливо хмыкает он, перебегает через дорогу и идет вниз по улице. Я невольно рассмеялся. Не удержался от смеха и молодой человек. Мне почему-то сразу стало легче. С этим Тасиро хорошо бы со временем подружиться.

Поднял стекло, завел машину, включил отопление. Остывший мотор начал работать, тарахтя, как плохой ударный инструмент.

— Вы пьете?

— Пару стаканчиков виски с содовой, охотно…

— Ладно, тогда завтра вечером в студии, где снимал ню Нэмуро, я угощаю, идет? Так где мы встретимся и в котором часу?.. а что, если… нет, давайте завтра же и уточним по телефону…

Неряшливо одетый, круглый, точно шар, накачанный водой, шеф, за спиной которого висит огромная схема с фамилиями агентов — по вертикали, числами и днями недели — по горизонтали, сидит, развалясь, занимая собой все кресло. Если бы пальцы сложенных, на животе рук беспрерывно не двигались, можно было бы подумать, что он безмятежно спит. Лоб прорезают глубокие морщины, он весь в прыщах, похожих на пупырышки огурца.