Сожаления Рози Медоуз - [24]

– Ты же знаешь, как мне нравится что-нибудь мастерить.

Конечно, я знала. Это же его нора, убежище от агрессии моей матери, и так было всегда.

– Нужно еще много что доделать, конечно, – сказал он, потянувшись за тряпкой.

– Я тебе помогу.

Я взяла с полочки тряпку и стала полировать задний бампер. Папа протирал капот. В гараже я тоже чувствовала себя в безопасности, в дом возвращаться не хотелось. К чему нарываться на неприятности? Старенький папин приемник, «Робертс», тихим фоном играл симфонию; в воздухе витал знакомый, успокаивающий запах старой ветоши и разлитого бензина. Я вспомнила, как маленькой девочкой сидела здесь, глядя, как он чинит велосипед или полирует колпаки. Это место было и моим укрытием.

– Пап? – отважилась произнести я спустя какое-то время.

– Угу?

– Мы с Гарри… Мы сейчас… не очень-то ладим. Он сел на пятки.

– Возьми полироль, дорогая, если хочешь, чтобы бампер блестел. От ржавчины не так уж легко избавиться.

– Что? – Я взглянула на тряпку. – Ах, да. – Я добавила полироль «Брассо». – Если честно, мы уже давно не ладим. Вообще-то, с самого начала.

– И три посильнее. Самое эффективное средство – подналечь как следует.

Я присела и взглянула на него: он продолжал глянцевать, склонив голову. Значит, не хочет об этом говорить. Игнорирует меня. Сначала я обиделась, расстроилась, но потом поняла, что такой реакции и следовало ожидать. Папа никогда не вел с детьми задушевных разговоров, и до сих пор меня это не трогало. Мне это было не нужно. Но сейчас настал как раз такой момент. Мне хотелось сказать ему: папа, мне нужно поговорить с тобой, поговори со мной, пожалуйста. Я ждала, но безуспешно. Прикусив губу, я продолжила натирать бампер, и в конце концов воцарилась уютная тишина. Наконец он встал:

– Вот так. Намного лучше, видишь себя, как в зеркале.

– Подожди, Айво еще заляпает ее липкими пальчиками.

– Ладно тебе, он же ребенок. Пойдем, милая, пора в дом.

Мы вышли на солнцепек, и он захлопнул дверь гаража. Мы оба понимали, что отведенное нам время в укрытии истекло. Мама недолюбливала гараж и скоро бы примчалась за нами, если бы мы сами не изволили показаться в доме. Зато мы нарочно выбрали долгий обратный путь по обходной тропинке, через теплицу, где папа забрал секатор, а потом по травяной грядке, посмотреть, как цветет молочай, и по склону, где он неожиданно взял меня за руку. Сжал ладонь, а потом отпустил. Я удивленно подняла глаза. Он неотрывно смотрел вперед. Я улыбнулась. Я знала, что так он хочет сказать: послушай, милая, я не могу говорить об этом, но все в порядке, я тебя поддержу. Ты поступаешь правильно. Он все сказал этим мягким пожатием руки. И на сердце вдруг полегчало, впервые за долгое время. Я понимающе улыбнулась.

Зимнее солнце, висевшее низко над горизонтом, светило прямо в глаза. Мы подошли к дому, и сначала я не заметила Гарри. И тут вдруг он подвалил прямо к нам, спустившись с террасы по травяному склону; он заваливался на пятки и выпячивал пузо вперед, словно огромный пакет с продуктами, который вот-вот лопнет: так делают все толстяки. Он остановился и слегка качнулся в сторону; вискарем несло за километр.

– Гордон, я хотел бы перекинуться словечком с женой, если не возражаешь.

– Конечно, мой мальчик, – пробормотал отец, тихо отходя в тень.

Гарри сделал шаг мне навстречу, и его туша закрыла солнце.

– Мой ответ на твой вопрос – нет, Рози. Абсолютное недвусмысленное нет. Нет, я не хочу развода, и нет, я не дам тебе развод, если захочешь; и будь уверена, если ты продолжишь старания, я сделаю твою жизнь невыносимой.

– Гарри, нам обоим известно, что браку нашему конец, – тихо проговорила я.

– Конец? Ради бога, а было ли у него начало? Да с тобой ни один мужчина не будет счастлив, Рози.

– Что это значит, Гарри, черт возьми?

– То, что ты зануда и нытик. Тебе прекрасно известно, что вся твоя жизнь крутится вокруг домашних дел. Ты думаешь только о доме, очаге, ребенке; ни разу за годы нашего знакомства ты не высказала ни одной интересной мысли или собственного, не украденного у кого-то еще мнения. Честно говоря, мне стыдно за твою ограниченность.

Только не заводись, напомнила я себе, хотя внутри у меня уже все закипело. Мне хотелось размозжить его жирную рожу. Но заводиться было нельзя. Это же обычное для Гарри поведение, очень просчитанное. Он никогда не упустит случая нанести удар ниже пояса. Так он оказывает давление и надеется спровоцировать сцену, невольную реакцию, чтобы потом вскинуть руки, уйти и сказать: вот видите, она же истеричка. Что еще делать нормальному мужчине? Она просто неразумна. Я спокойно посмотрела ему в глаза.

– А когда у тебя успело появиться собственное мнение, Гарри? Неужто когда ты лизал пятки высокопоставленным друзьям и подбирал крошки с хозяйского стола?

– Возможно, – ровным голосом ответил он. – По крайней мере, мои друзья более благородного происхождения и не простояли всю жизнь у раковины. Ты погрязла в быту, Рози. Ты – социальный урод и не можешь произнести ни слова на наших изысканных вечерах, разве что рассказать, как у Айво режутся зубы, или поделиться последним рецептом тирамису. Не смыслишь ни в политике, ни в социальных вопросах, не умеешь вести оживленные споры. Ты нескладная, невежественная развязная дурочка и начисто лишена изобретательности как в постели, так и за ее пределами. – Он злобно ухмыльнулся. – Мне отлично известно, дорогая, что каждый раз, когда мы занимались сексом, ты притворялась.