Создатель меча - [10]

Свисток, как всегда, сработал. Гончие уронили меч и умчались.

Я подошел и поднял клинок.

И тут же пожалел, что сделал это.

— На меня нахлынула волна стыда. Стыда, гнева, печали из-за того, что я так небрежно обращался с клинком, который заслуживал уважения. Что же этот меч сделал со мной?

Я рассеянно выплюнул свисток. Это были не мои мысли. Я не сомневался, что мне такое и в голову не пришло бы. Мысли появились откуда-то извне. Чувства появились откуда-то извне.

Я снова отбросил меч. Он глухо ударился о землю. Красноватые отблески углей и белый лунный свет играли на клинке.

— А теперь послушай меня, — сказал я, — может ты и не такой меч, как остальные, но это не дает тебе права диктовать мне, что думать. Это не дает тебе права заставлять меня чувствовать себя виноватым, стыдиться или злиться, или внушать мне что-то еще, слышишь? Магия, шмагия, я знать тебя не хочу, и ты меня не переубедишь. Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы отдал тебя гончим… но я не хочу, чтобы ты попал в руки того, кто может выжать из тебя всю твою силу.

Я хотел сказать что-то еще, но не стал, представив как глупо должен был выглядеть со стороны разговор с мечом.

Хотя причина была наверное не в этом. Как я успел выяснить, прежде чем войти в круг многие разговаривают с оружием. Мне стало неуютно от разговора с магическим мечом. Я боялся, что он поймет. Я вытер потные ладони об одежду. Все это мне не показалось. Я действительно чувствовал стыд. И уж совершенно точно, я чувствовал силу, требующую выпустить ее. Сжавшуюся в комок как кошка перед прыжком.

В моей голове зазвучала песня. Тихая, нежная песня, сулящая здоровье, богатство и долголетие с уверенностью божества.

— Яватмы умирают, — хрипло сказал я. — Я видел их смерть дважды. Тебя тоже можно убить и ты не сделаешь нас бессмертными. Не обещай мне того, что дать не можешь.

Мелодия заколебалась, потом затихла. Я наклонился и подобрал меч. Клинок сиял.

— Аиды… — рукоять жадно присосалась к ладони. — Отпусти! — закричал я. — Ты трижды проклятое козье отродье… отпусти меня!

Металл прижимался, ласкался, впитывался. Я снова вспомнил расплавленные глаза в пронзенном сталью черепе.

— Да заберут тебя в аиды! — заорал я. — Что ты хочешь, мою душу?

Или это он пытался поделиться со мной душой?

— На колени, сейчас…

— Аиды, ну аиды… я прилип к мечу… аиды, прилип к мечу…

Сколько это будет продолжаться? Капли пота стекали по коже. В холодном ночном воздухе от меня шел пар.

— Никто никогда не говорил мне… никто никогда не объяснял… никто меня об этом не предупреждал…

А может и предупреждал, а я пропускал мимо ушей.

Пот заливал глаза. Я прищурился, наклонил голову к плечу, вытер мокрые волосы. В ноздри били острые запахи: пота, старой шерсти, грязи и резкая вонь страха.

Я захлебнулся воздухом.

— Что, в аиды, я…

Огонь озарил небо. Вернее я решил, что это огонь. Это было что-то яркое и слепящее. Что-то, что затмило луну и звезды, украсив небосвод яркими лентами. Такой красоты я никогда не видел. Такое и во сне не привидится. Стоя на коленях с мечом в руках — вернее мечом, цеплявшимся на меня — открыв рот и запрокинув голову, я не мог оторвать глаз от великолепия Северных огней. От магии, рожденной небом стали, покрытой созданными богами рунами. Стали, получившей имя после того, как она попробовала человеческой крови.

Стали, прославленной песней. В небе дрожала сияющая завеса. Приглушенное великолепие цветов плавно переливалось и меняло оттенки. Они перетекали друг в друга. Разливались. Менялись местами. Встречались и таяли, превращаясь в другие цвета, яркие, горящие как огонь. И ночь ожила. В моей голову зазвучала песня. Новая, могущественная песня. Ее я не знал. Она шла не из моего меча, он был слишком молод, чтобы так петь. Эту песню создал меч постарше. Меч, который понимал суть силы, привык к ней и умел ею управлять. Меч, рожденный Севером, снегом и ветром, холодной зимой, познавшей яростную баньши-бурю. Меч, который знал мое имя, и чье имя я тоже знал. Самиэль выпал из моих рук.

— Аиды, — прохрипел я, — она жива.

4

Я отбросил эту мысль. Немедленно. Собрав все силы. Я не решался позволить себе поверить, что это может быть правдой. Я не мог снова разочароваться, это было бы слишком больно.

Ну баска, баска.

Я заставил себя не думать о ней. Из последних сил. Все дорогу вниз по склону, в темноте. Всю дорогу по завалам камней. Через тени неясно вырисовывающихся деревьев.

Захлебываясь болезненной уверенностью: Дел мертва, я убил ее.

Огонь заполнил весь небосвод. Чистые, живые цвета струились как Южные шелка на ветру. Ничто, кроме Бореал, не в силах был так раскрасить небо. Сталь расчеркивала ночную тьму. Такую красоту могла создать только магия.

Сомнения улетучились как дым, оставив меня без дыхания.

Делила жива.

Я остановился. Перестал скользил. Перестал проклинать себя за глупость. И неуклюже застыл, судорожно цепляясь за дерево. Пытаясь заставить себя дышать. Пытаясь постичь. Пытаясь рассортировать неразбериху чувств, слишком сложных чтобы их понять.

Делила жива.

Ладони сразу стали мокрыми. Я прислонился к дереву и зажмурился, дрожа и выдыхая наконец воздух, который захватил одним глотком. Потом снова вдохнул. Почти захлебываясь. Не обращая внимания на то, что в животе все завязалось узлом, а руки задрожали.