Создание Представителя для Планеты Восемь - [3]

Пока мы планировали защитить в первую очередь ближайшие к полюсам поселения и города, Канопус объявил нам, что мы должны покинуть их совсем. Днями и ночами вдоль нашей великой черной стены теснились толпы людей. Мы стояли на ней, мы собирались рядом с ней. Мы возлагали руки на ее холодный суровый блеск. Мы взирали на ее громадную тяжесть и мощь. Мы толпились у ее подножия, задирали головы и смотрели, как она взмывает, и чувствовали, что это наши безопасность и гарантия. Стена, наша стена, наш великий черный бесполезный монумент, поглотивший все наше богатство, наш труд, наши мечты и наши способности… Она спасет нас всех.

Теперь мы все должны были жить лишь с одной ее стороны, оставив меньшую часть нашего шара, поскольку эта территория скоро станет непригодной для жилья. Мы странствовали, многие из нас, по тем умеренным и приятным землям, где в полях все еще оставались посевы, где все еще пестрела красками растительность и где все еще было тепло. Мы ездили туда — тут не могло быть сомнений, — потому что хотели понять. Ибо мы не понимали. Можно кому-то что-то сказать, и он будет действовать согласно сказанному, верить в это — но это отнюдь не то же самое, что ощущать это, считать правдой. Мы — те из нас, кому была поручена задача по переселению жителей из мест, оказавшихся под угрозой, — постоянно работали, в своем воображении, над задачей действительного постижения того невероятного факта, что вскоре здесь будут царствовать лед и снег. И те, кто должен был подчиниться канопианцам и покинуть насиженные места, тоже не понимали этого.

Вскоре новые города и мануфактуры появились повсюду с той стороны стены, где, как мы полагали, все останется более или менее прежним… Может, со снегом и даже бурями, но все же не будет слишком отличаться от того, что мы знали.

И вот теперь, когда мы собрались на верху заграждающей стены, которая должна будет сдерживать натиск скапливающегося и надвигающегося льда, и всматривались в пока еще мирный пейзаж, в плодородные земли пока что без признаков тревожного будущего — за исключением неба, выглядевшего мертвенно-бледным и сжавшимся, — мы испытывали печаль, мы были поражены и парализованы печалью, ибо мы наконец-то смогли ощутить, действительно ощутить, в своем существе, в самой глубине души, что наш мир, наш образ жизни, все, чем мы были, — закончилось. Завершилось.

Как же темно было в наших умах и надеждах в тот подготовительный период, пока мы занимались переселением в новые дома огромного количества людей, пока мы разбирались, в чем могли, с помощью Джохора и других эмиссаров, которых прислал Канопус.

А затем мы ждали. Скопившись — ибо теперь нас было слишком много, нам стало тесно — на обитаемой части нашего мира, мы стали думать так: по крайней мере стена, хотя она и постоянно напоминает о нашем плачевном положении, является зримым доказательством того, что у нас есть будущее. У нашей планеты есть будущее.

Время, что прошло после, казалось нам долгим, да таковым оно и было на самом деле; но оно еще и замедлялось событиями и мыслями, переполнявшими его. Наша жизнь, бывшая некогда легкой, стала тяжелой, идеи, что некогда осели в наших умах без каких-либо сомнений, были по отдельности проверены и — поскольку для нас все изменилось — большей частью отвергнуты.

Богатые урожаи, которые мы раньше собирали и благодаря которым нас знали на всех ближайших планетах, остались в прошлом. Животные, которых мы понимали и которые понимали нас, выродились и исчезли, и у нас появились новые виды животных, но они из-за условий жизни были вынуждены противостоять невзгодам и опасностям и поэтому не отвечали нам преданностью. Раньше мы даже и не знали, насколько были счастливы, потому что и в полях, и среди дикой природы нас всегда встречали любящие твари. Помню, как я и некоторые другие представители округов и провинций вышли из города, служившего местом проведения собраний, в долину, где мы привыкли прогуливаться, чтобы отдохнуть после наших обсуждений; и были там свежая яркая зелень, бегущие ручьи и светлые, быстрые, игривые животные, были склоны холмов, покрытые жестким сероватым кустарником, скалы, на которых росли новые виды лишайника, серого и плотного, словно мех, — и еще, помню, нам встретилось стадо тяжеловесных животных с мощными челюстями — они смотрели на нас, опустив рога и прочно расставив огромные копыта. И пока мы стояли, пытаясь не испугаться, поскольку научились опасаться своих бед, их серовато-коричневые лохматые шкуры посветлели до серебристого серого цвета. Воздух был пронизан сероватыми крошками. Мы вытянули руки и увидели, что животные наполнились этим жестким серым веществом. Казалось, что серое небо опустилось, отягощенное собственным весом. Мы стояли, дрожа и кутаясь в новые одежды, шить которые научили нас канопианцы, — толстые, теплые, не очень удобные для движений, — и мы стояли там долго, несмотря на холод, зная, что нам необходимы подобные моменты пронзительного откровения, дабы мы могли измениться внутренне, в соответствии с внешними переменами.

Часть нашего мира за стеной стала теперь серой, студеной, вялой и холодной, наполненной творениями холода. Сперва на планету обрушились жестокие морозы, вызвавшие растрескивание, а затем и раздробление камня, из-за чего изменился вид гор — они рассыпались и осели; гнетущие небеса стали ниже, ибо облака уплотнились и потемнели; затем повалил снег, обильно и шквалами; а после начались настоящие бураны, которые длились сначала день, а потом уже и несколько. Мир за нашей стеной стал белым, и к нам гуртами валили новые животные: шкуры засыпаны снегом, морды угрюмые. Но снег таял, оставляя серые и коричневые пространства, а затем выпадал снова и снова и уже не таял так быстро, а затем и вовсе перестал таять.