Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) - [17]
Кроме свежей публикации в «Звезде» в копилку Довлатова можно добавить еще одну рецензию в «толстом журнале». Речь идет о публикации в № 10 «Невы» в том же 1967 году обзора сборника «На каторжном острове. Дневники, письма и воспоминания политкаторжан „Нового Шлиссельбурга" (1907–1917)». Рассказывая о героях книги, рецензент невольно создает впечатление о «каторжном острове» как своего рода «политическом университете», несмотря на «изуверский режим»:
Петров с гордостью рассказывает о том, как в условиях тюремного режима политкаторжане использовали все возможности для того, чтобы учиться, работать над собой, расширять научный и политический кругозор.
Также высоко оценивает свое пребывание в тюрьме Давид Трилиссер:
Заключенные, оторванные от жизни, налаживали в тюрьме общественную жизнь, организовывали коммуны, устанавливали взаимоотношения, основанные на доверии и товарищеской взаимопомощи. Политкаторжане не довольствовались устными дискуссиями: они писали статьи, создавали значительную рукописную литературу.
Подчеркивается роль «обаятельного южанина Гуссейнова» (Орджоникидзе), развлекающего товарищей рассказами о Пражской конференции и новыми сочинениями Ленина.
В конце рецензии Довлатов выражает уверенность: «Сборник воспоминаний узников Шлиссельбурга никого не оставит равнодушным».
Из интересного в рецензии – обозначение автора. Он именуется как «Д. Довлатов». Вряд ли перед нами псевдоним.
Скорее всего, банальная опечатка в имени неизвестного никому рецензента.
Старшие товарищи Довлатова оценивали развитие автора трех рецензий и «рукописной литературы» сдержанно, можно сказать, «остались равнодушными». Отражалось это, в частности, на формате присутствия Довлатова на ефимовских вечерах. Красноречивое свидетельство Елены Клепиковой:
На вечеринках у Игоря Ефимова, где гостей сажали, как в Кремле или Ватикане, по рангам, Сережа помещался в самом конце стола без права на женщину. То есть из тридцати гостей у педантичного Игоря трое самых ничтожных не могли приводить своих женщин. И Сережа, давя в себе позывы встрять, весь вечер слушал парный конферанс Наймана и Рейна, сидящих по обеим сторонам от сопредседателей Ефимова и его жены. Находясь в загоне, Сережа сильно киксовал и развлекал таких же, как он, аутсайдеров в конце стола. «Смотрите все!» – и подымал с пола стул за одну ножку на вытянутой руке. Говорил, что так может он и еще один австралиец. Единственное, что ему оставалось.
Сразу оговорюсь, что по отношению как к Ефимову, так и к другим лицам автор явно пристрастна, но приведенное свидетельство рифмуется прежде всего с автопортретом самого хозяина вечера – рационального, считающего на ходы вперед.
Молодого автора с небогатым послужным списком и встретила Людмила Штерн на дне рождения Марины Ефимовой. В мемуарах она подробно воссоздает немалые диалоги той первой встречи. С некоторой осторожностью, учитывая как прошедшие десятилетия после знакомства, так и культурные наслоения на сознание – мемуарист уже знает, кого она «вспоминает», – следует говорить не о «воссоздании», а о «создании». Но портрет Довлатова тем не менее получился психологически убедительным:
– По-моему, я не знаком с вами, – сказал молодой человек, протягивая руку. – Довлатов моя фамилия.
Я тоже назвалась.
– Люда Штерн… Люда Штерн, – пробормотал он. – Что вы пишете, стихи или прозу?
– Пишу диссертацию о глинах.
– И где же вы эту глину изучаете?
– В университете.
– Как же, как же… И я там был, но мед не пил. Меня выгнали с третьего курса филфака.
– За что?
– Провалил финский и немецкий. Но зачем вам глины?
У вас вполне интеллигентное лицо, могли заняться чем-нибудь поинтересней.
– Ну, извините, что разочаровала вас….
– Нет, серьезно, что такое глина? Просто грязь.
Довлатов получает отпор от «исследовательницы грязи», поспешно, хотя и с иронией приносит извинения. Далее допрос о литературных пристрастиях: «Как вы относитесь к Фолкнеру?»
Желая продемонстрировать Довлатову, что сфера моих интересов не ограничивается глиной, я заговорила о поэзии, шпаря наизусть Блока, Гумилева и Мандельштама. Боже, какая была память! Сережа вежливо молчал, но, как только я закрыла рот, он занял площадку и пересказал неизвестный мне роман Стивена Крейна «Голубой отель».
Знание русской поэзии – повод не только к продолжению знакомства. Вторая их встреча совпала с первым и последним сольным выступлением Довлатова в Советском Союзе в качестве писателя. Оно состоялось 13 декабря того же 1967 года.
Публике молодого автора представлял Владимир Соловьев – ленинградский критик, вскоре переехавший в Москву. Их дороги пересекутся спустя двадцать лет, когда Соловьев поселится в том же районе Нью-Йорка, что и Довлатов. Показательно, что с Соловьевым знакомит Довлатова именно Ефимов. Об этом Довлатов упоминает в письме от 31 августа 1983 года, опубликованном в «Эпистолярном романе»:
Вожусь я, разумеется, не только с джентльменами… Соловьева видел за пять лет – три раза, провел с ним в общей сложности – час, считаю его штукарем и гнидой, но, хочу напомнить – унаследовал его знакомство – от Вас.
Выступление же Довлатова зимой 1967 года прошло с успехом. Автор в частности читает рассказ «Чирков и Берендеев»:
В работе исследуется феномен «теории заговора», понимаемой в качестве особого вида социального сознания. Реконструируются основные исторические этапы формирования конспирологического мышления, анализируются его базовые принципы и особенности проявления в общественной жизни. Пристальное внимание уделяется развитию конспирологии в России, начиная с XVIII века и до настоящего времени. В монографии используются материалы, малодоступные современному читателю.
Краткий обзор советской и постсоветской фантастики, а также нынешнего ее состояния.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новом романе бесстрашный талант Кирилла Рябова опускается к новым глубинам человеческого отчаяния. Главный герой книги получит от жизни все удары, которые только можно получить: у него умирает жена, с этого его несчастья только начинаются… Впрочем, все это для того, чтобы, пройдя подводными норами мрачной иронии, вынырнуть к свету и надежде.
Воспоминания В. Л. Топорова (1946–2013) — знаменитого переводчика и публициста — посвящены в основном литературной жизни позднего СССР. В объектив мемуариста попадают десятки фигур современников от Бродского до Собчака — но главная ценность этой книги в другом. Она представляет собой панорамный портрет эпохи, написанный человеком выдающегося ума, уникальной эрудиции и беспримерного остроумия. Именно это делает «Двойное дно» одной из лучших мемуарных книг конца XX века.
Загадочные события, разворачивающиеся в закрытом городе Покров-17 Калужской области в октябре 1993 года, каким-то образом связаны с боями, проходившими здесь в декабре 1941-го. И лично с главным героем романа, столичным писателем и журналистом, которого редакция отправляет в Покров-17 с ответственным заданием. Новый захватывающий триллер от автора «Калиновой ямы» и «Четверо», финалиста премии «Национальный бестселлер», неподражаемого Александра Пелевина.
Настоящее издание возвращает читателю пропущенный шедевр русской прозы XX века. Написанный в 1970–1980-е, изданный в начале 1990-х, роман «Мальчик» остался почти незамеченным в потоке возвращенной литературы тех лет. Через без малого тридцать лет он сам становится возвращенной литературой, чтобы занять принадлежащее ему по праву место среди лучших романов, написанных по-русски в прошлом столетии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.