Союз-Афган - [8]
Мысли о самоубийстве всё чаще приходили ему в голову. Но…
Но тщетно.
Славик панически боялся боли. Любой, даже не значительной и терпимой. Боялся своей боли. Он не мог уйти из жизни.
Смелости не хватало…
Таня
Танюша рано познала радости любви. Так, сказать, «сранья» получила «аттестат половой зрелости». А вот политически зрелой она, к своим двадцати четырём годам не стала.
Что касается Танюши, то ничего её особо «не касалось». Она была далека от понимания бушующих вокруг неё политических страстей. До «фонаря» была гонка вооружений. Не интересовало экономическое положение Гондураса. Нет, она, конечно, знала, что идет война. «Наши» воюют с этими.… Ну, как их там?.. А, с афганцами. Но это тоже всё «фигня»…
Некоторое время назад она познакомилась с одним человеком, у которого оказалась очень интересная для неё перспектива. Только вчера, как только к нему приехал друг, Таня узнала, что в небольшой комнатке появилось десять килограмм опиума. Друг её знакомого, хотел продать всю партию, или хотя бы половину по очень низкой цене. Выхода на барыг горе-наркоторговцы не имели…
И именно по этому, последние сутки, Танюша была занята очень интересным делом. Она готовила план, по которому, после её завершения, она станет состоятельной и независимой. Её новый любовник, это не очередной «лошок» — мажор из обеспеченной семейки, а наоборот — устоявшийся мужчина. Офицер-военврач, только что выведенный из ограниченного контингента Советских войск, в дружественном Афганистане. Ну, настоящий мужик! Хоть и нет у него руки ниже левого локтя. Не то, что окружающие её «додики». Даже познакомился с ней не как плюгавая размазня, а развесёло-лихо, с шутками и задором. Сразу вошёл в её жизнь и расшевелил в молодой, обострённо-эгоистичной душе Тани чувство, похожее на любовь…
Но только похожее.
…Она быстро поняла, что он не против «уколоться». Но в отличие от неё, колющей себе всё, что давало «кайф», предпочитал «классику» — медицинские препараты. Став офицеру необходимо-близкой, она не только всецело заполнила собой его молодую жизнь, но и узнала некоторые тайны, из которых надеялась извлечь существенные выгоды. И хотя ей не хотелось посвящать в свои планы никого, ей всё же пришлось это сделать.
Одна она не справится. Ей срочно нужен Санек. Да и Егору она не хотела ничего плохого. Классный он всё-таки парень! Молодой капитан в отставке. И у него есть то, что нужно ей.
Её материальная независимость…
Егор Строев
Егор с брезгливым неудовольствием вспоминал эту преждевременно закончившуюся для него войну. Было что-то хорошее, но не помнилось. А вот боль, гной и крики раненных солдат и офицеров постоянно напоминали о себе в кошмарно-реальных снах. Напряжение военных дней и бессонных ночей, казалось, могут свести с ума. Но он нашёл для себя выход. Нашёл свою отдушину…
…Однажды он вышел на перекур в госпитальную курилку, где в это время находился после перевязки легко раненный, сержант-десантник, чувствуя себя особенно плохо, «неважнецки», после выпитого накануне с сослуживцами спирта. Тут ещё хирургическая операция с тяжёлым ранением в живот. Раненый десантник, скончался прямо в операционной. Совсем молодой русский парнишка из десантно-штурмового батальона.
Не выдержал.
Отмучился.
Сержант, привёзший своего раненного бойца, был «темнее тучи». Не из-за своего ранения в руку. Ему было тоскливо — плохо, по русски говоря, хреново на душе, от гибели своего друга. Сколько раз они с убитым товарищем делились сухпайком и последним глотком воды! Сколько пережито вместе.
И вот он живой, а погибшего друга повезут домой грузом «200», к убитым горем родителям и младшему братишке.
Сержант не торопливо курил забитый в папиросу гашиш, запах которого разносился далеко за пределы курилки в стоящем от зноя воздухе. Он зло, с остервенением-глубоко затягивался, желая протолкнуть внутрь себя невосполнимую утрату. Егору, как старшему по званию, полагалось сделать хотя-бы замечание…
Но он опустошённо-молча сел возле сержанта и закурил свои сигареты.
— Будешь? — спросил тот, протягивая «косяк», забитый в папиросу «афганки».
Егор до этого никогда не «баловался» наркотиками. Равнодушно-сторонне чурался, тех сослуживцев, которые позволяли время от времени, снимать стресс таким образом. А тут, почему-то безропотно взял папиросу и затянулся.
Закашлялся, и затянулся ещё…
И ещё…
Он не заметил, как ушёл сержант, оставив его одного. Просидел пару часов в курилке с потухшей сигаретой в руке. Приходили и уходили люди, кто-то о чём-то спрашивал. Он не отвечал. Сослуживцы не лезли к нему и, не дожидаясь ответов, уходили. Остановилась жестокая война. Остановилось время. Он на некоторое время заснул. Заснул сидя, прямо в курилке. Проснулся бодрым и отдохнувшим. Со «зверским» аппетитом.
Именно в тот день он впервые по-настоящему пожалел, что отказался, по протекции, от службы в стационарном госпитале Кабула. Ему хотелось хлебнуть трудной романтики военной службы. С радостной гордостью мечталось о той пользе, которую он принесёт. И он действительно, спасал жизни и здоровье людей! Однако вся эта война, с героическими лозунгами и призывами, красивая на картинках и в рассказах, оказалась, просто УЖАСНА. Егор знал теперь точно, что он, сын военного хирурга, боится её…
