Совсем не Аполлон - [45]

— Лаура!

Человек всегда слышит свое имя, останавливается и пытается понять, откуда его позвали. Я отчетливо услышала, что меня позвал Стефан. Он кричал, высунувшись из окна актового зала, и махал мне рукой:

— Лаура, иди сюда!

Он был так далеко, я не могла разглядеть его глаз, но видела, что выражение лица совсем не то, что пару минут назад. Подойдя ближе, я заметила, что рядом с ним стоит Андерс Страндберг: обычный Андерс Страндберг, не тот официозный тип, что сообщил о сборе классов в десять часов. Я прибавила шагу, чтобы они не замерзли насмерть, торча у открытого окна. Когда я подошла совсем близко, они улыбнулись. Улыбнулись немного смущенно. Стефан покачал головой.

— Глупо вышло!

Он осторожно засмеялся, глядя на меня. Андерс Страндберг ободряюще кивнул:

— Мы не могли дать тебе уйти вот так просто.

— У тебя был такой грустный вид, — сказал Стефан.

Всему нашлось объяснение. Может быть, я все-таки не ошиблась, может быть, все же есть люди, которым я нравлюсь.

— Мне ужасно понравились твои стихи. Я прочел их вчера, как только ты ушла.

— Очень хороший текст, — вставил Андерс Страндберг.

— И я подумал, что было бы здорово включить эту песню в рождественский концерт, — продолжил Стефан. — И спросил Андерса, не может ли он подыграть на саксофоне. И мы договорились встретиться и порепетировать с утра.

— Это был сюрприз, — снова вставил Андерс Страндберг.

Остальное я и сама поняла. Я застала их врасплох, явившись в зал собственной персоной, хотя должна была, как и все остальные, спать дома. Я поняла, что они хотели избавиться от меня, чтобы не испортить сюрприз, потому и вели себя так странно. И еще я поняла, что им было невмоготу смотреть, как я ухожу прочь, грустная и обиженная.

— Теперь это уже не сюрприз, — улыбнулся Стефан. — Но это, наверное, не беда.

Я засмеялась. С облегчением — потому что мне улыбнулся Стефан. Именно тот Стефан, какого я хотела видеть. И еще потому, что рядом с ним сочувственно улыбался Андерс Страндберг.

— Точно, не беда, даже наоборот. Вам все-таки нужно разрешение авторов, чтобы исполнить песню. А я один из них.

Придя домой, я снова заварила чаю и достала из морозилки пару булочек. Я улыбалась, видя перед собой тех двоих в окне актового зала. И себя саму у окна. Они позвали меня, потому что у меня был грустный вид. Может быть, я зря так расстроилась? Может быть, надо было держать себя в руках? Может быть, у меня слишком тонкие нервы? Если бы я задержалась на минуту, то объяснение последовало бы сразу. С другой стороны, разве можно быть кем-то другим, а не тем, кто ты есть? Может ли «Песня Лауры» звучать иначе?

Занавес открылся, и концерт начался. Ученики и учителя играли и пели: рождественские песни в новых обработках и просто песни, хором и соло. Что-то было смешно, что-то совершенно поразительно. Меня изумили Лииса и Мария — они танцевали под композицию Бритни Спирс, и это было здорово: каждое движение они отработали до полной синхронности.

Стефан и Андерс Страндберг исполнили «Песню Лауры». Стефан пел и играл на пианино, Андерс Страндберг подыгрывал на саксофоне. Представила песню и авторов Кайса. Но в тот момент, когда она произносила наши имена, кто-то ужасно закашлялся. Кажется, многие не услышали ее слов. Ну и ладно. Я и так едва нашла в себе силы слушать песню, слышать свои слова из уст Стефана. Он так красиво пел, так потрясающе красиво!

Лена услышала наши имена. Она сидела на ряд ближе к сцене и, обернувшись, бросила на меня взгляд, полный спокойного удивления. Ни презрения, ни злобы, просто удивление.

Закончился рождественский концерт, а вместе с ним и учебный день, семестр.

Выйдя из зала, я почувствовала, что ужасно устала. Не знаю почему. Ноги словно свинцом налились, мне пришлось сесть на скамейку, чтобы передохнуть, прежде чем идти домой. Как будто я пробежала марафон, бежала и бежала, не зная зачем.

— Ты ждешь кого-нибудь?

Ленин голос. Я не заметила, как она присела рядом со мной. Я посмотрела на нее, встретила ее печальный, но открытый взгляд.

— Нет, я никого не жду.

— Хорошая песня. Очень хорошая.

В ее голосе не было и тени сарказма или злобы. Она говорила искренне.

— Спасибо.

Мне хотелось улыбнуться ей, показать, как для меня важно, что она села поговорить со мной, но выходило не очень. Впрочем, ее, похоже, не пугало, что перед ней сидит свинцовый слиток.

— У вас еще есть песни?

Я покачала головой, глядя на нее.

Мы встретились взглядами, и она тут же отвернулась. Она сидела в куртке, зажав рукавицы и шарф между коленями, глядя в пол. Долго сидела в такой позе, пока мимо нас проходили люди, а из актового зала доносились голоса и звуки передвигаемой мебели. Лена откашлялась.

— Я не рассказывала тебе, как все было на самом деле, — выдохнула она. Было слышно, что она долго готовилась, прежде чем произнести эти слова, что ей тяжело. Я почти слышала, как они падают и ударяются о пол. Она по-прежнему глядела на свои ботинки. Я смотрела сбоку на ее лицо и вдруг заметила, что оно как-то смягчилось.

— Я не хотела, чтобы ты узнала, что у нас дома не все гладко.

Она повернулась ко мне, осторожно встретилась со мной взглядом, снова медленно отвернулась и уставилась в пол.