Совсем не Аполлон - [2]

Но этого я сказать не могла. Не могла — и всё.

— Он учитель математики, да? Тот, новый.

Вот и все, что я смогла сказать, преодолев волнение. Я произнесла эти слова, чтобы продлить новое ощущение, чтобы оно оставалось со мной всю дорогу до самого дома. Чтобы Лена не начала говорить о собрании, о том, что я должна написать в школьной газете. Только не сейчас. Только не об этом.

— Угу.

Вдруг меня осенило. Я резко остановилась, скрип прекратился.

— Он у нас будет?

— Чего?

— Он у нас будет? По математике? Он будет вести у нас математику?

Лена посмотрела на меня немного озадаченно и, кажется, слегка раздраженно вздохнула, прежде чем двинуться дальше.

— Лаура, проснись, у нас математику ведет Май-Бритт. И будет вести дальше, до самого выпускного. А если совсем не повезет, и внуки наши будут у нее учиться.

На внуков в данный момент мне было наплевать. Я пыталась понять, хорошо это или плохо, что Андерс Страндберг не будет нашим учителем. Наверное, хорошо. Наверное. Кошка потянулась во сне.

Чтобы Лена не сменила тему, я пыталась заставить гудящий от напряжения мозг выдать что-нибудь еще — но не то, о чем мне больше всего хотелось говорить.

— А кто же тогда уволился?

Скрип Лениных ботинок не прекратился, но замедлился. Краем глаза я поймала ее оценивающий взгляд — довольно жесткий. Я не просто задала дурацкий вопрос, но еще и делала вид, что не понимаю, насколько он дурацкий. Притворялась, что я не Лаура, а кто-то другой. Школа наша небольшая, и мы знаем всех учителей наперечет — даже тех, кто у нас ничего не ведет. Странно задавать такие вопросы, проучившись в этой школе два с половиной года, да еще и являясь членом школьного совета, и вдобавок занимаясь школьной газетой, и вообще.

— Бенга, — отрезала Лена и прибавила шагу.

— А, ну да.

Лена почуяла неладное, я сразу поняла. Это меня беспокоило и в то же время совсем не трогало. Я как будто попала в промежуточное пространство, какие-то жизненные скобки.

Если бы все было как прежде, то я, наверное, попробовала бы завлечь Лену в это пространство. С колотящимся сердцем водила бы ее там, показывала бы важные вещи, с горящими щеками рассказывала, каково там находиться. Говорила бы о чем хотела. Но все стало не так, как прежде. Так странно — ведь ничего особенного не случилось. Никто, кроме меня, не чувствовал ничего необычного этим вечером. А мне все-таки казалось, что произошло что-то очень, очень важное. Что-то новое, что-то большое, что-то значительное. И я знала, что это «что-то» не понравится Лене. Может быть, она уже догадывалась — наверное, мой вид красноречиво говорил, в чем дело. Лена была настороже.

Мы попрощались у моего дома.

— До завтра, — сказала я и неуверенно улыбнулась.

— Пока.

Она резко повернулась и пошла домой. Я не видела ее лица, но была почти уверена, что она не улыбнулась в ответ.

2

Я проснулась в пять утра. Обычно я не просыпаюсь так рано, сплю крепко. Во всяком случае, в декабре, посреди зимней мглы, когда ночь длинна, темна и тиха. Летом все иначе. Летом иногда просыпаешься в три ночи от того, что солнце отыскало щелку между шторами и упрямо щекочет веки, пока не откроешь глаза.

Мозг казался почти пустым. Вычищенным и вымытым. Ни одной настоящей мысли, только еле уловимые предчувствия. Лежать было неудобно, как ни повернись. Подушка какая-то комковатая, под одеялом жарко, без одеяла холодно. Во всем теле блуждали какие-то беспокойные частицы. Лежать без движения было просто невозможно. Я не понимала, что за предчувствия выманили меня из сна — страшные или приятные. По крайней мере, сначала не понимала, а потом все стало проясняться.

Я увидела перед собой открытое лицо. Открытый взгляд. Темные, немного непослушные волосы, к которым хотелось прикоснуться — боже упаси! Запустить в них пальцы. Положить руку ему на голову. Я запустила пальцы в свои волосы, жидкие и скучные на ощупь, — и по телу все же пробежала дрожь.

Неужели я проснулась так рано из-за этого лица, этого взгляда, этих волос? Из-за этого мужчины?

Так ведь не бывает. Так не должно быть. Пятнадцатилетняя девочка не должна просыпаться в пять утра из-за мужчины. Из-за дяденьки. Дяденьки-мужчины.

А если все-таки проснулась?

Тогда надо срочно уснуть обратно.

Да ладно, все не так страшно — может быть, это ничего не значит.

Послушай, пятнадцатилетнюю девочку вообще не должны интересовать взрослые дяденьки, она не должна даже замечать их существование. Самое большее, что она сделает, — приподнимет бровь, если случайно заденет такого в коридоре. Зевнет и пойдет дальше.

А если она все-таки обратила внимание, что тогда?

Я снова заснула, положив голову на комковатую подушку, и спала урывками, пока внутри блуждали беспокойные частицы. Потом я услышала, как мама с папой возятся на кухне, в ванной и в прихожей. В двадцать минут восьмого они вышли из дома. Через три минуты я поднялась со своей неудобной кровати.

Сидя за кухонным столом, я пила чай и просматривала семейный раздел в местной газете. Мама всегда оставляет открытым именно этот разворот. Мы про это никогда не говорили, но она умудряется утро за утром прочитывать одинаковое количество страниц и оставлять открытым один и тот же разворот. И я начинаю с семейного раздела. Не там, где новорожденные, свадьбы и некрологи, а где гороскоп.