Полковник Свобода в гимнастерке с пистолетом на ремне склонился над картой. Он только что вернулся из Змиева, где расположился штаб генерала Шафаренко, командира дивизии, в подчинении которого находился батальон, и теперь объяснял боевое задание. Батальону сократили район обороны, исключив из него деревню Тимченки. Теперь он будет защищать рубеж Миргород, Артюховка. Десять километров вместо двенадцати. Но для батальона это все равно много. Такие задачи ставятся не батальонам — полкам. Однако чехословацкий батальон насчитывал почти тысячу человек, и это было в пять раз больше, чем осталось бойцов в 78-м гвардейском полку полковника Билютина, сражавшемся против превосходящих сил противника в Тарановке, в двенадцати километрах отсюда.
У полковника Свободы до сих пор звучал в ушах восхищенный голос генерала Шафаренко:
— Представьте себе, только двадцать пять бойцов! Только двадцать пять бойцов взвода лейтенанта Широнина удержали дорогу возле Тарановки. Двадцать из них погибли, остальные были ранены, но они не отступили. Они достойны высшей награды! — Потом молодой генерал положил худощавую руку на оперативную карту, вздохнул и, покачав головой, сказал: — Видите, какая получается картина. Фашисты перебросили сюда свежие силы. Отовсюду… И с Запада. Союзники все обещают второй фронт, а пока что гитлеровские дивизии загорают там вот уже четвертый год. У них много танков. Нам придется нелегко. Если они не прорвутся у Тарановки, то, по всей видимости, атакуют вас. Сами вы, разумеется, опытный фронтовик. Ну а ваши ребята? Многие ведь первый раз окажутся в бою.
— Я знаю своих солдат. Они прошли хорошую школу. Уверен, что не подведут.
— А что, если все-таки не выдержат? Пойдут разговоры: чехословаки подкачали…
— Знаю, но только этого не случится. Скорее мы погибнем.
— Ладно, вы меня убедили. Не будем больше об этом. Но мы должны вам помочь. Я пошлю вам на подмогу кое-какую артиллерию и «катюши». Вы — единственные союзники на нашем фронте, и я отвечаю за вас перед Верховным Главнокомандованием…
Полковник Свобода знал, что будет нелегко: батальон не должен пропустить через реку ни один фашистский танк. Еще до того, как ехать в Змиев к генералу Шафаренко, он вместе со своим заместителем и начальником штаба осмотрел местность. Оба они — надпоручик Ломский и надпоручик Рытирж — энергичные и способные офицеры, и он может на них положиться. А солдаты? Столько прошли — и сразу рыть окопы. После тридцатикилометрового марша это не шуточка. Но они сделают все, что в их силах. Они не дрогнут. В этом полковник был уверен.
— Если оставить фашистам правый берег, — рассуждал он теперь вслух над картой, — мы у них окажемся в кулаке. Им хорошо будут видны все наши позиции, и они ударят в самом слабом месте, а затем блокируют нас стрельбой, так что мы и носа не высунем… Нет, нет. Оборону нужно выдвинуть вперед, за реку.
— Мы займем Соколове? — отозвался Ломский.
— Да. Там будет узел противотанковой обороны.
— В той лощинке? — уточнил кто-то.
— Окопы отроем в склоне, сделаем ходы сообщения. Противник будет пробиваться к реке, и Соколове окажется тем железным острием, на которое он напорется. Может, это явится для него неожиданностью.
Начальник штаба кивнул в знак согласия:
— Понимаю… Во всяком случае… прежде чем он приступит к форсированию реки, он будет обессилен боем за укрепленную деревню.
— Пожалуй, это единственное решение. Соколове мы ни за что не отдадим противнику.
Командир откашлялся и постучал концом красного карандаша по карте, потом обвел взглядом напряженные лица.
— Я-то знаю, ребята, каково вам сейчас. Мы рвались на фронт, и вот мы здесь. Задача не из легких, но легкое решение мы с вами сами отвергли. Мы сейчас как перед экзаменом, и мы не должны подкачать — вот это главное. В тридцать восьмом нам не позволили воевать за родину, так давайте теперь покажем гитлеровцам, как умеет сражаться чехословацкий солдат. И помните: тот никого не боится, кто перестал бояться смерти. Но для этого нужно любить родину больше, чем себя.
— Пан полковник, — заговорил надпоручик Ярош. — Я прошу оборону Соколова доверить моей роте.
По лицу Свободы пробежала улыбка.
— А я как раз и хотел тебя туда послать. Первая рота всегда получала самые трудные задания. Я рад, что ты сам его просишь, Отакар. Тогда все ясно. Третья рота!..
Янко отозвался:
— Здесь! — и прошептал Галузе: — Записывай!
* * *
Совещание у командира закончилось. Зал сразу же наполнился гулом голосов. Офицеры надевали полушубки и шинели. Надпоручик Ломский, с полоской черных усиков под носом, поочередно обнял командиров рот Яроша, Кудлича и Янко. Галуза скромно стоял позади. Янко сказал ему:
— Пулеметы мы распределим по одному на каждый взвод, а ты останешься при мне. Будешь командовать резервом роты.
Надпоручик Янко взял его с собой на совещание у командира, но Галуза чувствовал себя среди офицеров стесненно.
Они вышли на улицу. Была уже ночь. Чувствовалось, что температура опять упала ниже нуля. Фронт на юге затих. Лишь порой в небо бесшумно взлетали осветительные ракеты, загораясь, как звезды. Галуза услышал, как надпоручик Кудлич сказал Ярошу:
