Современный японский детектив - [17]

8

Двадцатого апреля, в день поминовения Коямады, Сидзуко совершила паломничество в храм, а вечером пригласила родственников и друзей покойного мужа, с тем чтобы по буддийскому обычаю вознести молитвы духу усопшего. В числе прочих был приглашен и я. В этот вечер произошло еще два события (хотя на первый взгляд они не имели друг к другу никакого отношения, впоследствии выяснилось, что между ними все-таки существовала некая роковая связь), которые настолько меня потрясли, что я, наверное, буду помнить их всю жизнь.

Мы с Сидзуко шли по темному коридору. После того как гости разошлись, я еще на некоторое время задержался, обсуждая с ней положение дел с розысками Сюндэя. В одиннадцать часов я поднялся — засиживаться дольше было уже неприлично (что могли подумать слуги?) — и направился к выходу, где меня уже ждало вызванное Сидзуко такси. Сидзуко пошла проводить меня до парадного. Так мы оказались с ней вдвоем в коридоре. Выходившие в сад окна коридора были открыты. Как только мы поравнялись с первым из них, Сидзуко вскрикнула и обеими руками обхватила меня.

— Что случилось? Что вы увидели?

Вместо ответа она, по-прежнему прижимаясь ко мне, одной рукой указала в сторону окна.

Вспомнив о Сюндэе, я похолодел от страха, но тут же пришел в себя: в темноте сада между шелестящими листвой деревьями бежала белая собака.

— Да это же собака! Вы напрасно испугались, — сказал я, нежно взяв ее за плечо. Но хотя бояться было уже нечего, Сидзуко по-прежнему обнимала меня. Теплота ее тела внезапно передалась мне. Неожиданно для самого себя я стиснул ее в объятиях и потянулся к губам моей Моны Лизы.

Не знаю уж, было ли это на счастье мне или на беду, но она не только не сделала ни малейшей попытки отстраниться, но, напротив, с какой-то застенчивой силой прижала меня к себе.

Случись все это не в день поминовения ее мужа, мы, наверное, не испытали бы такого острого чувства вины. В тот вечер мы не сказали друг другу больше ни слова и даже не посмели взглянуть друг другу в глаза.

Я сел в машину, но мысли мои по-прежнему были полны Сидзуко. Мои губы все еще ощущали прикосновение ее горячих губ, моя грудь, где еще бешено стучало сердце, хранила жар ее тела.

Во мне бушевали противоречивые чувства: то я готов был прыгать от счастья, то испытывал мучительные угрызения совести. Я смотрел в окно машины и ничего не видел.

И все же, как это ни странно для человека в моем положении, меня с самого начала не покидало ощущение, что в машине я вижу хорошо мне знакомую маленькую деталь. Погруженный в мысли о Сидзуко, я глядел перед собой, а эта деталь мелькала у меня перед глазами. «Почему, ну почему я все время смотрю в одну точку?» — рассеянно спрашивал я себя, и вдруг ответ был найден сам собой.

На руках у водителя, грузного сутулого мужчины в поношенном синем демисезонном пальто, сидевшего за рулем, были элегантные дорогие перчатки, совсем не вязавшиеся с его общим обликом.

От моего взгляда не могло укрыться, что это были зимние перчатки, вовсе не подходящие для апрельской погоды. А главное — кнопка, вот что больше всего меня поразило! Ба! Эта круглая металлическая деталь, которую я нашел на чердаке в доме Коямады и которая мне казалась пуговицей, была не чем иным, как кнопкой от перчатки.

Разумеется, в беседе со следователем Итосаки я упомянул о найденной мною металлической пуговице, но, во-первых, тогда у меня не было ее при себе, и, во-вторых, поскольку личность преступника была уже известна, мы со следователем не придали значения такого рода улике. Скорее всего, эта пуговица так и лежала бы у меня в кармане жилета от зимнего костюма.

То, что эта металлическая деталь может быть кнопкой от перчатки, мне и в голову не приходило. Очевидно, преступник находился на чердаке именно в этих перчатках и попросту не заметил, как кнопка оторвалась.

Но этого мало, меня ожидало еще одно поразительное открытие. На левой перчатке у водителя кнопки не было, там виднелось одно лишь металлическое гнездышко. А что, если на чердаке мною найдена кнопка от этой перчатки? Тогда…

— Послушайте, — окликнул я водителя. — Дайте мне на минутку ваши перчатки.

Не скрывая удивления от столь неожиданной просьбы, водитель все-таки притормозил и послушно подал мне перчатки.

Как и следовало ожидать, на пуговице были выгравированы знакомые мне буквы R.К. Bros Co. Теперь к владевшему мной удивлению примешалось чувство необъяснимого страха.

Отдав мне перчатки, водитель продолжал спокойно вести машину, по-прежнему не оборачиваясь, а я разглядывал его плотную фигуру, и мне в голову пришла сумасбродная мысль. Не сводя глаз с отражавшегося в зеркальце лица шофера, я внятным голосом произнес два слова: «Сюндэй Оэ…» Конечно, это было глупо с моей стороны, во-первых, потому, что выражение лица шофера абсолютно не изменилось, а во-вторых, потому, что Сюндэй Оэ никогда не стал бы действовать в духе Люпэна [4].

Когда машина остановилась перед моим домом, я щедро расплатился с водителем и еще ненадолго задержал его.

— Вы не помните, когда вы потеряли кнопку от перчатки?

— Да она с самого начала была без кнопки, — недоуменно ответил водитель. — Вообще-то это не мои перчатки. Я получил их вроде как в подарок от покойного г-на Коямады. Наверное, без кнопки он не хотел их больше носить. Но они были еще совсем новые, вот он и отдал их мне.